Анри Кок - Фаворитки

— Все эти твои нежности даже странны и смешны, — сказал ему д’Ассеньяк. — У меня триста тысяч ливров дохода, и я без всякого для себя стеснения предложил тебе удовольствие, в котором и сам приму участие.

— Которое из-за меня будет стоить тебе полсотни тысяч франков. Спасибо! Ты можешь предлагать, я не принимаю.

— Полсотни тысяч!.. Ты преувеличиваешь!..

— Вовсе нет! Чтобы видеть все, нужно платить, и платить дорого; полагаю, ты же не приедешь из Китая с фуляром за три франка или с фунтом чаю.

— Конечно, нет… Мы купим там хороших материй, мебели… оружия… Да позволь же дать тебе взаймы эти пятьдесят тысяч франков.

— Я боюсь долга.

— Ты мне заплатишь картинами.

— Я дурно работаю, если получаю вперед.

— Ты невыносим! Из-за тебя я принужден не отправляться туда, куда мне хочется ехать.

— Как из-за меня? Я тебе не мешаю хоть завтра отправиться на Луну.

— Да ведь знаешь же ты, что без тебя на Луне я соскучусь.

Непредвиденный случай снял все трудности.

У Данглада где-то в Германии был старик дядя, которого он видел раза два за всю жизнь и который недавно кончил апоплексическим ударом, оставив ему в наследство триста тысяч франков.

Выйдя от нотариуса, который сообщил эту счастливую новость, Данглад бросился к д’Ассеньяку сказать, чтобы тот готовился в дорогу.

Через неделю приятели были по дороге в Ливан — к первой их станции на земле Азии.

В самом деле, странствовать по свету, должно быть, очень приятно. Те два года, которые Эдуард Данглад провел в Аравии, Персии, России, Индии, Китае, показались ему двумя днями, а сколько приключений, сколько любопытных приключений пришлось на его долю в эти два года. Но нас в настоящее время занимает одно только из этих приключений, а потому мы оставляем вместе с нашими путешественниками берега Вампу в Шанхае и переносимся вместе с ними в Иеддо (старое название столицы Японии — Токио), в Японию.

Данглад познакомился со знаменитой китайской куртизанкой Чианг-Гоа не в Китае, ибо в Китае нет куртизанок в том несколько либеральном смысле, который придается этому слову во Франции; на цветных лодках, их постоянном месте пребывания, встречаются только самые ужасные создания, от которых с отвращением бежит европеец.

Это было в Японии.

Как печален и грязен китайский город Шанхай, так весел и чист японский город Иеддо.

Под руководством английского туриста сэра Гунчтона, которого они встретили в Пекине и который знал Иеддо как свои пять пальцев, побывав в нем уже раза три, Данглад и д’Ассеньяк остановились в одном из лучших кварталов, в доме, построенном между французской и голландской миссиями. Отдохнув несколько часов от усталости после восьмидневного переезда, они уселись в паланкин, который несли четверо носильщиков и сопровождала стража Тайкуна.

Они остановились у дверей чайного дома (род кофейной), чтобы посмотреть на двух женщин, танцевавших под звуки инструмента вроде мандолины, когда к ним подъехал верхом сэр Гунчтон.

— Господа, что вы тут делаете? — смеясь, вскричал англичанин.

— Вы видите, — тем же тоном ответил Эдуард Данглад, готовясь набросать эскиз одной из музыкантш, которая, продолжая играть на своем инструменте, что-то мяукала.

— Но, — сказал сэр Гунчтон, наклоняясь к художнику, — останавливаться перед подобными домами неприлично.

— Ба!..

— Без сомнения. Посмотрите на ваших проводников! Только низший класс посещает чайные дома.

— Почему? — спросил д’Ассеньяк. — Разве чай не хорош здесь?

— Нет, потому что эти места служат обыкновенно местами свиданий для бродячих куртизанок.

— Ай да славно! — весело заметил граф. — Но отчего же не посмотреть хоть мимоходом на этих бродячих проституток, если они красивы собой… А эти танцовщицы и певицы…

— Нет, они довольствуются теми грошами, которые приобретают с помощью горла и ног… Но, господа, в Иеддо есть получше этих… И если вы согласны на нынешний день взять меня вашим гидом-чичероне, то, пообедав у одного моего приятеля Нагаи Чинаноно…

— А кто он такой, — спросил Данглад, — ваш приятель Нага… Нага..?

— Нагаи Чинаноно. Богатый здешний купец, говорящий по-английски не хуже, чем я или вы. Он пробыл два года в Англии. Очень добрый и учтивый господин. Он будет в восхищении от посещения двух знаменитых французов.

— Знаменитых?..

— В Японии все иностранцы необыкновенно знамениты. К тому же…

— Короче говоря, — перебил д’Ассеньяк, — после обеда у вашего друга вы куда нас поведете?

— Я вам это скажу за столом.

— Право, — заметил Данглад, пожимая плечами, — это вовсе не трудно угадать, и я удивлюсь, Людовик, твоей просьбе о лишних объяснениях. Сэр Гунчтон молод, сэр Гунчтон часто бывал в этой стране, и ему известны все развлечения, которые можно получить здесь. Но, что касается меня, милый чичероне, я должен сказать, что к некоторым удовольствиям я не чувствую никакого влечения. Продажная Венера, где бы ни царила она, — в Европе или в Азии, в Париже или в Иеддо, — не возбуждая во мне совершенного негодования, не внушает в то же время ни малейшего желания.

— Пусть так, — возразил сэр Гунчтон, — но из простого любопытства, как художник, вы, надеюсь, не откажетесь увидеть самую знаменитую куртизанку в Японии китаянку Чианг-Гоа?!

— Нет! Нет! — воскликнул д’Ассеньяк. — Если не для самого себя, то для меня Данглад нанесет визит к Чианг-Гоа. Мы к вашим услугам, сэр Гунчтон. Ведите нас. Куда?

— Полагаю, сначала обедать, — сказал Данглад. — Это предложение мне больше нравится. Я чертовски голоден.

— Держу пари, — улыбаясь, сказал Гунчтон, — что обед понравится вам меньше, чем женщина.

А так как художник отрицательно покачал головой, то англичанин с той же улыбкой продолжал:

— Знаете вы французскую пословицу, которая гласит: не надо говорить: «Фонтан, я не стану пить из тебя воды!»? Познайте сначала фонтан, чтобы доказать искренность своего отвращения.

Разговаривая таким образом, трое европейцев и их проводник переходили мост, весь из кедрового дерева, украшенный великолепными резными балюстрадами. Нагаи Чинаноно самым вежливым образом принял своего друга, сэра Гунчтона, и его товарищей — знаменитых французов.

— Дом мой — ваш дом, — сказал он им с вежливым видом.

Дом купца в Иеддо если не элегантен, то зато обширен. Дом был окружен верандой. Под сводом галереи, выходившей в сад, был подан обед, состоявший исключительно из рыбы, плодов и пирожных, так как еще не пришло время охоты, на рынках не было дичи, а в Японии неизвестны вовсе баранина, козлятина и свинина, быки же употребляются единственно для домашних работ.

За десертом два лакея принесли чай и сакэ, опьяняющий напиток, добываемый из риса, который Нагаи Чинаноно особенно рекомендовал своим гостям. Но одного глотка сакэ было достаточно для Данглада и д’Ассеньяка; они поспешили к мадере и шампанскому. Закурили маленькие металлические трубки, наполненные чрезвычайно тонким ароматическим табаком, так как в Японии неизвестно употребление опиума. Потом д’Ассеньяк начал разговор, который перешел на Чианг-Гоа.