Анри Кок - Фаворитки

Но что сделалось с этой богиней, о Боже?.. Лежа на диване, с ногами, обутыми в теплые туфли, с головой, покрытой ночным чепчиком, она едва повернулась, когда лакей доложил о синьоре Даниэло Четтини.

Даниэло Четтини был изумлен, он ждал совсем не этого.

— Вы больны? — скромно спросил он.

— Да, — прошептала Габриэли.

— Но недавно вы были совершенно здоровы!

— Так только казалось… чисто внешне… К тому же мне не хотелось бы перед лордом Эстоном… Согласитесь, есть люди, с которыми надо быть сдержанным… Лорд Эстон страшно богат и великодушен.

Даниэло Четтини сразу прикусил язык.

— И если б, — продолжала кантатриса, — я не обещала принять вас сегодня вечером…

— Я тем более обязан вам за вашу доброту. Но что с вами? Быть может, внезапная мигрень?

— Нет, я страдаю желудком… Желчь беспокоит также… Скажите, какой у вас стул?

— Какой… Что у меня?!

— Я вас спрашиваю об этом потому, что при случае охотно предложу вам превосходное лекарство, которое я получила от знаменитого французского доктора. Посмотрите рецепт, он на камине. Это смесь из ипекакуаны, треть грана, гран меркурия, два грана алоэ, четыре ревеню и пять цитварного семени. Это принимается в печеном яблоке. Очень успокаивает.

— А!.. Это!.. И вы принимали сегодня?

— Печеное яблоко? Да. Через несколько минут после вашего ухода. Но я говорю с вами о вещах, которые, может быть, вас совсем не занимают?

— Помилуйте! Но…

— Вы же знаете, что забота о здоровье прежде всего…

— Конечно.

— Нам, певицам, здоровьем шутить никак нельзя.

— Но и другим тоже…

— Вы из Флоренции?

— Я имел честь говорить вам давеча.

— Ваш родитель богат?..

— Не совсем, но он имеет некоторое состояние…

— Ах да! Состояние! Я понимаю… Несколько тысченок секинов дохода, чтобы только свести концы с концами… Интересно, по какому такому случаю лорд Эстон, обладатель громадного состояния, так дружен с вашим отцом?

— Потому что есть люди, особенно в Англии, которые свое уважение основывают не на большем или меньшем богатстве…

— Да, — отвечала Габриэли, скрывая под чепчиком нестерпимое желание расхохотаться, — я знаю, что англичане вообще любят пооригинальничать. Много ли детей у вашего папаши?

— Трое. Два сына и дочь.

— Трое? Но ваше воспитание должно разорить его!

— Однако прошу вас поверить, никто еще не пострадал от этого разорения.

— Тем лучше, тем лучше!.. Ах, извините меня! Разговор с вами, без сомнения, приятен, но…

— Я удаляюсь.

— Нет! Не уходите совсем! Перейдите в маленькую залу, я приду через несколько минут. Сюда… сюда… дверь в конце коридора.

Даниэло Четтини медленно шел по коридору. Зачем Габриэли удерживала его? Чтоб поговорить?.. Гм!.. Он достаточно поговорил с ней! Даже слишком… Брр!.. Женщина, которая принимает слабительное, а потом идет на судно и уведомляет вас об этом, любезно объясняя состав лекарства, употребляемого ею для этого. Не очень-то поэтично!.. И это не считая грубостей, которые она наговорила ему об его семействе, да еще печеное яблоко, с алоэ, ипекакуаной. Нет, печеного яблока Даниэло Четтини никак не мог переварить.

Но вежливость требовала, чтобы он повиновался. Он отворил указанную ему дверь и вошел в маленькую залу.

Анита находилась уже там, сидя за работой. Любовь ли, надежда ли украшала ее, но в этот вечер она была прекраснее, чем обычно.

При виде ее Даниэло Четтини ощутил почти то же впечатление, которое испытывают, выйдя из мрака на свет: он был ослеплен.

— Извините, — приблизясь к ней, сказал он, — вы не…

— Сестра Катарины?.. Да, синьор.

— Синьора Анита?

— Да, синьор.

Сестра Катарины была восхитительна! В сто раз лучше старшей. Он сел рядом с нею.

— Вы позволите?

— С удовольствием.

— Ваша сестра почувствовала себя немного нездоровой, кажется, с недавнего времени, синьора?

Анита покраснела, она не умела лгать.

— Кажется, синьор.

— Она предложила мне подождать ее здесь несколько минут… и если это вас не обеспокоит…

— О, нисколько!..

Она творила, продолжая шить и не подымая глаз.

— Вы вышиваете, как фея!..

— Нужно же работать, синьор.

— Вы живете с вашей сестрой?

— Я всегда жила с нею.

— Но… у вас нет, как у нее, страсти к театру?..

— Нет.

— Вы не поете?

— О нет!.. Но я тоже немного музыкантша…

— А!.. Вы играете на фортепиано?..

— Немного.

— О, я с ума схожу от музыки!.. Поэтому-то…

Даниэло хотел было сказать: «Я желал сделаться любовником Габриэли», но вовремя остановился и добавил:

— Поэтому-то я считал за честь быть представленным одной из наших величайших певиц. — И продолжал, указывая на фортепиано: — Синьора, если вы удостоите, в ожидании вашей сестры…

Не заставляя просить себя, Анита села за инструмент.

Странное дело, эта девочка, которая не могла спеть самой простой арии, обладала, как музыкантша, истинным талантом. Она выучилась сама, одна, и тайком на нотной грамоте училась играть на фортепиано; она не была ученой пианисткой, но у нее был слух, ее исполнение не изумляло, а восхищало. Она сыграла сонату Себастьяна Баха, потом неаполитанскую тарантеллу, которую заучила, слышав ее раза два или три, и положила ноты.

Даниэло Четтини пел довольно приятно, он знал два или три романса и спел их под аккомпанемент Аниты.

Пробило полночь, а они все еще сидели за инструментом. Нужно было расставаться. Но где же Катарина?

— Она, верно, уснула в своем будуаре, — весело сказал Четтини.

— Ведь она же хотела с вами поговорить, синьор… Угодно вам?

— Нет, нет! Ради Бога, не беспокойте ее! Я приду завтра, вот и все.

— Хорошо, приходите завтра.

Даниэло вернулся на другой день, на третий и так продолжалось целую неделю кряду; Габриэли при этом никогда не показывалась. Но каждый вечер он видел Аниту.

Что же делали они в эти вечера? Занимались музыкой?.. Как бы не так! Если б мы и сказали это, никто бы не поверил. Анита любила Даниэло до того, как узнала его, из-за сходства с Гваданьи; она полюбила его сильнее, когда познакомилась с ним. Со своей стороны, Даниэло полюбил Аниту за ее чисто женственную прелесть, скромность, нежность и целомудрие. Он полюбил ее безумно и готов был решиться на все, чтоб обладать ею.

Зная от сестры об ее успехах, однажды вечером Габриэли, посчитав минуту благоприятной, вдруг явилась перед любовниками. Даниэло стоял на коленях перед Анитой. Он быстро встал.

— К чему беспокоиться, синьор? — сказала, улыбаясь, Габриэли. — Присутствие сестры не должно прерывать нежности мужа и жены.

— Мужа? — повторил Даниэло.

— Конечно же! — ответила Габриэли. — Вы любите Аниту, мою дорогую, добрую сестру. Я отдаю ее за вас с пятнадцатью тысячами унций золотом. Вы отказываетесь?