Шейн Уотсон - Единственная и неповторимая

Пять, четыре, три, два, один… Начали!

Человек в элегантном черном пальто с бархатным воротником стоит на фоне особняка, сжимая в руке трепещущий на ветру листок бумаги. Он читает в микрофон:

— По поручению семьи Бест с прискорбием сообщаю, что сегодня в 6 утра у себя дома после непродолжительной болезни скончалась Эмбер Бест. — Он поднимает глаза, и мы видим, насколько серьезен его взгляд. После небольшой паузы он продолжает: — Мистер Дэвид Кросс просит не беспокоить его семью в этот трудный момент и выражает надежду, что их желание пережить горе в кругу близких будет встречено с пониманием.

Слышен шум автомобильных моторов. Камера показывает седеющего, коротко стриженного мужчину в длинном стеганом пальто; он стремительно шагает по гравийной дорожке к «лендроверу». Садится на пассажирское место. Водитель прикрывает лицо рукой. Вспышки фотокамер отражаются в ветровом стекле. Камера провожает «лендровер», отъезжающий от дома. Мы видим фотографов и операторов, выстроившихся вдоль газона, группу полисменов, стайки репортеров — одни тараторят что-то в микрофоны, другие сидят прямо на траве с бумажными стаканчиками в руках.

Крупным планом — молодой журналист. Он комментирует:

— Вы только что видели, как Дэвид Кросс покидает дом неподалеку от Кеннета в Уилтшире; нам стало известно, что сегодняшний вечер он проведет у друзей по соседству. Утром адвокат мистера Кросса огласил его заявление, где говорилось, что два месяца назад у его жены Эмбер Бест обнаружили неизлечимое заболевание крови, о котором она решила никому не сообщать. По некоторым сведениям, даже самые близкие семье люди не знали об этой болезни. Потрясенные родственники и друзья собираются здесь сегодня — в день, который должен был стать кануном ее сорок первого дня рождения…

Голос репортера стихает, и вместо него звучит мелодия «Роллинг Стоунз» «Она как радуга». На экране сменяются вне всякого хронологического порядка фотографии темноволосой женщины: вот она лежит на зеленой лужайке, и нагота ее прикрыта только маргаритками; она у себя на кухне, помогает ораве перепачканных мукой детишек в фартучках наклонить большую миску; она на обложке альбома — дымчато-лиловые веки опущены, блестящие губы приоткрыты, по ключицам серебристой дугой протянулась надпись «Сухие цветы»; она скачет верхом по полю (свежее молодое лицо, приталенный черный жакет, цилиндр) и указывает стеком куда-то всаднику рядом. В нем можно узнать принца Уэльского.

Экран медленно гаснет.

Джеки оперлась руками о край раковины и уставилась в зеркало. Лицо красное, как свекла, пятна румян пионового оттенка от выступившей на скулах экземы приобрели синюшный цвет. Короткие светлые волосы кажутся соломенно-сухими, а глаза от грима и слепящего света софитов припухли и покраснели, придавая ей вид взбесившейся черепахи. Она присела на край ванны, вытащила из нагрудного кармана джинсовой куртки мобильник и набрала номер Аманды.

— Алло-о… — протянула Аманда, как всегда, томно, в стиле профессиональной жрицы любви.

— Это я. — Джеки говорила шепотом: лишь тонкая стенка ванной комнаты отделяла ее от прожекторов, телекамер и всей съемочной группы фильма «Эмбер Бест как она есть». Она слышала в трубку, как Аманда стучит по клавиатуре компьютера, и ясно представила кольцо белого золота с огромным лунным камнем на ее пальце и тлеющий в пепельнице «Кэмел».

— Как там дела? — спросила Аманда.

— Спасибо, неважно, — прошипела Джеки. — А точнее, хуже некуда. Начнем с того, что меня заставили нацепить платье — для контраста с тобой и Лидией.

— Какое платье? — заинтересовалась Аманда. Как редактора журнала «Ла мод» и профессионала, ее всегда волновало, во что одеваются друзья. Особенно если речь идет о тех друзьях, которые писали для ее журнала. И уж тем более если у этих друзей имелся шанс появиться перед десятимиллионной телеаудиторией.

— Да красное, помнишь?

Аманда драматически вздохнула:

— И с чем? Надеюсь, не с кардиганом…

— С джинсовой курткой. Застегнутой.

— А туфли какие?

— Слушай, Бог с ними, с туфлями. Они заставляют меня говорить то, чего я говорить не хочу. Достали вопросами об Эмбер и Дэйве: «Они были счастливы? Вы по-прежнему дружите? Вы на самом деле дружили? А раз вы были такими близкими подругами, почему она не рассказала вам, что умирает?» Я не сомневалась, что все так и будет! Не знаю, зачем мы согласились! Позволили запудрить себе мозги идеей, будто должны держать руку на пульсе. Им наплевать и на нее, и на нас, и на правду. Они хотят от меня чего-то вроде «Она была самая настоящая шлюха, у меня и фотографии есть».

— Джеки… Дже-еки… Не важно, наплевать им или нет, — нам-то не наплевать, поэтому мы и согласились. Помнишь? Именно потому, что только нам все известно в точности, от начала и до конца. Да, сейчас сложно, но они еще не одну неделю будут работать, и большая часть отснятого все равно дальше монтажной не пойдет… Так что, на тебе те сапожки?

Боясь, что за стенкой услышат, Джеки накинула на голову полотенце и присела под раковину.

— Слушай, Аманда, вот уж ноги мои точно никто не заметит. Я вся покрыта экземой. Я предупреждала, чтобы они не мазали меня этой своей вонючей дрянью, но они, конечно, лучше знают… Теперь вот переживают, что у них в шикарной документальной программе оказалась физиономия из комедии. Аманда?.. Я слышу, как ты печатаешь. Пожалуйста, сосредоточься.

Последовала долгая пауза, во время которой из трубки доносилось приглушенное клацанье.

— О’кей… Джеки? Митци дозвонилась до съемочной группы, они обещают через пару недель показать отснятое. Мы вместе посмотрим. Не пережива-ай. Кстати, они готовы оплатить стрижку и окраску волос. Если ты захочешь, конечно. О’кей? А теперь мне надо бежать…

Понятное дело, за три недели до этого разговора, когда Аманда встречалась с продюсером Десятого канала, о бесплатной стрижке и речи не шло. Протягивая Джанет Джонс руку — на пальце кольцо с лунным камнем, — она за долю секунды окинула ее взглядом: сначала низ, чтобы оценить туфли, потом верх, пока не встретилась с Джанет глазами, и быстренько натянула профессиональную маску редактора журнала мод (полная скука и презрение). Взгляд Аманды недвусмысленно говорил: «Милочка, из нас двоих только одна на самом деле знает, что к чему, так что не надо ломать комедию».