Элизабет Эштон - Альпийская рапсодия

Макс выбрал цветы по аромату — лилии и розы. Пока продавщица записывала адрес, по которому нужно было послать букет, Макс обратил внимание на полураспустившиеся темно-красные дамасские розы и, указав на них, что-то сказал по-немецки. Девушка вынула одну из вазы, вытерла черенок и протянула розу Максу. Он вручил ее Ивлин.

— Это мне? — радостно воскликнула Ивлин.

— Тебе. Это твой цвет.

На ней был черный костюм из ее прежнего гардероба, но его мрачность несколько освежала желтая блузка. Продавщица достала большую булавку и приколола розу на отворот костюма. Когда с этим было покончено, Макс и Ивлин вышли на улицу.

— Когда я в первый раз увидел тебя, ты была в темно-красном платье, — сказал Макс.

— Удивительно, что ты до сих пор это помнишь!

— Это было очень сильное впечатление. Ты в красном платье, твое бледное лицо и черные волосы — и чудесные звуки, которые ты извлекала из прекрасного инструмента… Не знаю, что тогда было больше очаровано — мой слух или мое зрение.

— Пожалуйста, не надо, — сказала Ивлин. Воспоминания были слишком болезненными.

Макс взял ее под руку.

— Неужели ты не можешь вспоминать о прошлом без боли? — спросил он. — Ведь это было нашим общим воспоминанием.

— Как Мюнхен? — спросила она, высвобождая свою руку. — Мне кажется, ты не должен напоминать мне об этом, пока Софи еще не поправилась.

— Но с ней все будет в порядке, — заверил ее Макс. — За нее можно не волноваться. Мы должны забыть о печали.

— Интересно, как это сделать, — многозначительно произнесла Ивлин.

Некоторое время они молча шли по улице, потом Макс уже совершенно другим тоном спросил:

— Что бы ты хотела сейчас сделать?

— Я бы хотела увидеть твой дом, — порывисто воскликнула она.

— Я с удовольствием покажу его тебе, но он находится довольно далеко. Сейчас мы возьмем такси.

Дом стоял в тенистом саду; за деревьями был виден Дунай — увы, не голубой, а серый. Дом был невысокий, со множеством цветов на окнах. Внутри все было отделано деревом, что делало комнаты немного сумрачными, но в них царила приятная, домашняя атмосфера.

Макс повел Ивлин в музыкальную комнату — она не сомневалась, что такая комната в доме есть — с широкими окнами, выходящими на лужайку, и полированным деревянным полом. Одну стену комнаты занимал стеллаж с книгами; в углу стоял низкий диванчик и рядом с ним — арфа. Камин украшали бюсты Бетховена и Моцарта, а на стене висела картина Дега. Взгляд Ивлин невольно остановился на рояле.

— Ты играешь на кем?

— Иногда. — Макс открыл крышку и пробежал пальцами по клавишам. У него была рука настоящего музыканта. Подняв голову, он встретился с печальным взглядом ее глаз. — Иди сюда, попробуем сыграть вместе.

Макс взял первые аккорды этюда Моцарта, который Ивлин хорошо знала. Ее правая рука почти машинально нашла нужные клавиши, подхватив мелодию. Левой рукой Макс осторожно заиграл в басовом регистре. Его правая рука сжала левую руку Ивлин, удерживая ее рядом.

— Мы могли бы играть дуэтом. — В его словах слышался скрытый подтекст. Дуэт значит «парой», «вдвоем». Они стояли возле инструмента, который оба любили; их плечи соприкасались. Мелодия набирала силу, заполняя собой комнату. В их игре присутствовала абсолютная гармония. Казалось, что даже сердца их бьются в унисон.

Вдруг Ивлин взяла неверную ноту. Она отдернула руку и поспешно отвернулась.

— Я… я думаю, мне надо уйти, — сдавленным голосом произнесла она.

— Почему так внезапно? Я думал, ты выпьешь чаю. Мама сейчас отдыхает, но я позову ее.

Макс шагнул к двери.

— Пожалуйста, не беспокой ее. Мне действительно пора идти.

Ей не следовало сюда приходить; это будущий дом Софи, а для нее самой здесь места нет. Мгновения духовной близости с Максом слишком взволновали ее. Если она останется, то одному Богу известно, что она может натворить — даже решиться на отчаянное признание, на просьбу стать частью жизни Макса на любых условиях. Но ведь Софи доверяет ей; Софи, которую поддерживает лишь вера в ее возлюбленного.

— Я вовсе не собираюсь ее беспокоить, — сказал Макс. — Она уже встала, я слышу ее шаги наверху.

— Может быть… может быть, есть новости о Софи…

— Не думаю, что сегодня мы узнаем что-нибудь новое. Вечером я, конечно, позвоню в клинику. — Макс вопросительно посмотрел на девушку. — Я хочу познакомить тебя с моей мамой.

— Как-нибудь в другой раз. А сейчас я хочу уйти. Я устала.

Больше всего на свете она хотела остаться, хотела, чтобы Макс обнял ее. Чем дольше она находилась в этой залитой солнечным светом комнате, тем трудней ей было оттуда уйти. Приятная обстановка, рояль, сам Макс, который как-то странно смотрел на нее — все это, казалось, умоляло ее остаться, но Ивлин не решалась хоть на мгновение продлить свое пребывание здесь.

Макс шагнул к ней.

— Ивлин, — тихо, почти умоляюще произнес он.

Она отпрянула, и его лицо сразу помрачнело.

— Если ты устала, то не буду тебя задерживать. Я вызову тебе такси, — холодно сказал он.

— Спасибо, — пробормотала она и прошла мимо него к двери.

Следующие дни стали днями ожидания. Софи не разрешали вставать с постели, чтобы случайно не нарушить процесс обретения зрения, и Ивлин старалась развлечь ее чтением поэзии и прозы. В палате Софи было радио, но девушка предпочитала слушать Ивлин.

— Я еще наслушаюсь радио, когда останусь одна, — говорила она. — А пока ты со мной, я хочу слышать твой голос.

И Ивлин добросовестно выполняла обязанности, за которые ей платили.

Родители Софи вернулись в Инсбрук, и девушка была предоставлена заботам Ивлин, Макса и, конечно, ее духовника. Об этой стороне своей жизни Софи никогда не заговаривала с Ивлин, вероятно, считая ее атеисткой.

Макс ни разу не зашел к Софи, когда у нее была Ивлин, но иногда они встречались в вестибюле клиники. Макс здоровался с Ивлин как с чужим человеком. Его холодная вежливость причиняла ей боль, но девушка знала, что не может рассчитывать на большее.

Софи встретила свой двадцать первый день рождения в больнице. Ивлин выписала для нее из Англии томик стихов Суинберна, поэзия которого должка была, по ее мнению, понравиться Софи. Войдя утром в палату девушки, Ивлин увидела, что вся комната была заставлена букетами свежих цветов, а на кровати разложены многочисленные подарки. И хотя бинты еще не были сняты, Софи уже разрешили встать.

Девушка нежно провела рукой по томику стихов, который Ивлин вручила ей с наилучшими пожеланиями.

— Возможно, скоро я смогу увидеть твой подарок, — сказала Софи. — Знаешь, Ева, меня очень беспокоит Макс. Он в таком подавленном настроении, хотя и старается это скрыть. Мне кажется, он очень несчастлив.