Розалин Майлз - Греховная связь

Остолбенев от изумления и ярости, он в бешенстве бросился к ее двери и заколотил по хлипкой филенке:

— Алли! Выслушай меня, Алли! Открой дверь, черт бы тебя побрал, и выслушай меня! Я к вам обращаюсь, мисс. Открой дверь, слышишь? Я кому говорю — открой немедленно дверь!

— Преподобный, добрый день!

— О, миссис Миллигэн — рад вас видеть — как дела дома? Молли, как поживаете? Клер только что пошла к стойке с тортами.

— Грандиозно, святой отец, праздник на славу! Ничего подобного в Брайтстоуне еще не бывало.

— Замечательно, Джорди, рад, что вам нравится. Надеюсь, увидимся на балу.

— Вот это да! Моя старушка уж так этого ждала! Вы только взгляните на ее новый наряд. Он стоил мне недельной зарплаты!

Вокруг церкви, пасторского дома, в саду все так и кипело: праздник в честь Столетия Брайтстоуна был в самом разгаре. Полные восхищения и невинного чувства гражданской гордости брайтстоунцы бродили от стойки к стойке, одобряя одно, отвергая другое, и все сильнее укреплялись в убеждении, что им выпала немалая честь участвовать в событии, видеть которое доводилось немногим счастливчикам, а до следующего такого празднества едва ли кому удастся дожить.

Роберт ходил среди шумной толпы, внешне весь поглощенный происходящим, но душа его при этом испытывала невыносимые муки. Нервы его были на пределе. Где она? Где она? Она должна была прийти, просто должна была быть здесь. Как еще мог он увидеть ее, разговаривать с ней, если она не пришла?

Что могла она подумать, что должна была подумать, когда он не позвонил ей утром, как обещал? После всего того, что произошло между ними, — после сладостных дней и ночей любви, радостных признаний, объяснений и откровений, она прочно поселилась в его сердце и не видеть ее всего только одно утро было настоящей пыткой. Он любил ее, он знал это теперь, знал это всегда.

Но что это за любовь, которая должна таиться, прятаться, бояться чужих глаз? Что может он предложить Алли? Ведь все уже предложено, клятвенно обещано и отдано Клер. Клер? Он чуть не застонал от боли. Что он делает с ней? И почему не захотел даже представить себе, что будет, когда она вернется, тем самым позволив обрушиться этому кошмару на беззащитную голову бедной Алли!

Она доверилась ему, и вот как он расплатился с ней. Сможет ли она простить его? Что за любовь он предлагал ей, когда сам оказался кругом неправ, пытаясь любовью прикрыть безответственность — по отношению к ней и к той, которую любил раньше и сейчас не мог вот так просто бросить и перечеркнуть. Бедная Клер… А Алли, о! Алли!..

Гонимый беспокойством, он рыскал по саду и его окрестностям, пытаясь отыскать ее в толпах, окружающих нарядные цветастые стойки и павильончики, и отчаяние его с каждой минутой усиливалось.

— Домашние пирожные, миссис Грини — о, да, они чудо как хороши. Нет, спасибо, я не хочу, с вашего позволения — мне, кажется, я весь день только и ем…

— Это все твоя работа, Мари-Лу? Не многие девочки в наши дни умеют вышивать тамбуром [12] Вид вышивания, когда ткань натягивается на круглые пяльца и придерживается рядами деревянных колец, образуя нечто вроде барабана (тамбура). , да еще так потрясающе. Просто замечательно, что ты свое время и силы отдаешь такому прекрасному занятию — просто прекрасно.

— Мистер Мейтленд! Мистер Мейтленд! Мистер Уилкес хочет знать, когда надо делать жеребьевку для главной благотворительной лотереи?..

— Привет, Роберт!

Из припаркованного позади яркого павильончика грузовика Поль вытаскивал бочонки с пивом и катил их к бару, где заправляла привлекательная молодая женщина, чьи фамильярные подмигивания свидетельствовали о том, что она не впервые видит красавчика-шахтера.

— О, Поль… — Что-то мелькнуло в голове у Роберта. — У меня поручение для тебя. Джоан на том конце поля, у стойки с закусками. Она просила передать, чтобы ты помог ей. Она будет счастлива увидеть тебя.

— Ладно, — Поль рассматривал свои ноги с видом человека, который сделал вдруг открытие, что у него такие интересные конечности. — Я малость притомился, помогая здесь Фриде, — улыбающееся смазливое личико подмигнуло еще раз, — но, знаешь что, скажи, что если смогу, буду, ладно?

Однако Роберт был уже далеко, не видя и не слыша ничего, весь поглощенный своими неутомимыми поисками. Но должна же она быть где-то здесь. Она должна быть!

В небольшой толпе, сгрудившейся вокруг стойки с хот-догами, он заметил мелькнувшие льняные волосы. И бросился туда. Но крепкая рука схватила его за плечо.

— Прекрасное собрание, преподобный. Замечательное собрание, что ни говори, а вы как думаете?

Пытаясь подавить вспышку гнева, Роберт взглянул на того, кто его остановил.

— О, мистер Уилкес, миссис Уилкес, рад вас видеть. Наслаждаетесь праздником?

— Более или менее, более или менее.

Уилкес еще не простил Роберту непозволительное вторжение в политику в прощальном слове на похоронах Джорджа Эверарда и хотел ему это показать. Впрочем, с другой стороны, празднование удалось на славу, ничего не скажешь. Что правда, то правда. Хотя не мешало бы сказать преподобному, сколь чреваты его заигрывания с этими беспутными левыми идейками. В общем, надо поощрить за праздник, но не более того. Пусть не задается.

— Церковь, разумеется, извлечет из этого выгоду, — с напыщенным видом изрек он. — Я не говорю уж о церковных сундуках, когда все, полученное от этих стоек, потечет на банковский счет святого Иуды.

— Да, конечно, думаю, вы правы.

Что это с ним, недоумевал и злился хозяин шахты. Столько сил положил на этот праздник, планировал, полгода готовил и вдруг сейчас говорит с таким видом, будто ему на все наплевать и его нисколько бы не взволновало, если б он вложил в это дело миллион долларов, а получил пятьдесят центов. И что это он непрерывно оглядывается по сторонам, смотрит куда-то поверх их голов, словно не хочет достойно поддержать разговор, не говоря уж о том, чтобы сказать пару добрых слов миссис Уилкес! Отбросив даже тень подозрения в неуважении к своей пухлой супруге в развевающейся на ветру очередной неописуемой вуали, Уилкес сделал следующую существенную попытку продолжить разговор.

— Должен поздравить вас, преподобный, с расширением прихода. Прошлое воскресенье на обедне было добрых полсотни прихожан и не меньше на вечерней службе, как я слышал. И немало шахтеров. Очень важно, что вы привлекаете рабочий люд. Они должны понять…

— Извините, пожалуйста!

И он скрылся. Разочарованный и разгневанный Уилкес, открыв рот, смотрел, как преподобный пробирается через очередь у стойки с гамбургерами, задерживается на секунду и исчезает из поля зрения. Глубокая обида и негодование зашевелились в душе мистера Уилкеса и пустили там корни.