Маргрит Моор - Серое, белое, голубое

Она наклонилась, чтобы открыть калитку.

— Погоди. Замок заржавел.

Пришлось несколько раз подергать, прежде чем железный штырь сдвинулся с места. Она бросила на него озорной взгляд. Ее глаза и губы говорили красноречивее всяких слов.

— Да-да. Проходи.

Собака проскользнула мимо нее.

И вот — диван в неприбранной комнате. Огонь в печке теплится, но больше не полыхает. За окнами умолкли крики чаек, восходит луна, и одному Богу известно, где эти птицы нашли себе место для ночлега.

Эрик видит крошечные капельки пота у нее на груди. Смотрит на ее лицо, которое сейчас похоже на маску. Он приподнимается на локте, другой рукой гладит ее бровь, пряди волос, красивую ушную раковину. Света из окна достаточно, для того чтобы женское тело предстало в игре светотени. Неподвижностью черт она сейчас напоминает ему языческого идола. Это снова пробуждает в нем любопытство. Они ведь еще не закончили. Пока его бедра опираются на ее бедра, пока ее подвижное тепло не отпускает его член, их диалог не окончен.

Он делает едва уловимое движение. Она реагирует мгновенно. На ее губах появляется довольная, чуть насмешливая улыбка. Так общались между собой наши далекие предки.

— Знаешь, — за секунду до того признался Эрик с полнейшей искренностью, — я без этого не смогу.

— Без чего? — прошептала она словно из невидимой дали.

— Без этого нового аромата, без этих новых волос, без этих новых рук.

Несколько мгновений она не отвечала и наконец еле слышно произнесла:

— Я тоже.

Разумеется, ему не в новинку эти взлеты и спуски, угол падения, зеркально равный углу отражения, он знает технику прижатия предельно натянутой струны и ведения по ней смычка. Но на этот раз это нельзя назвать объятиями ради секса, это даже не утоление полового влечения, это настойчивая потребность в приключении, в бесконечности, смятении рассудка, в призраках, путешествиях в подводный мир. У него странное ощущение, будто он тоже в погоне за этой женщиной путешествовал на другой конец земли.

Как насчет рюмки бордо? Или, быть может, коньяк? Она поднялась, предлагает ему что-нибудь выпить. «Да, — говорит он, — рюмочку коньяку я бы выпил». Она выходит, а он бродит по комнате, находя путь почти на ощупь. Должно быть, туча закрыла луну, в этой темной комнате он ориентируется не хуже, чем, бывало, в комнатушке, что снимал когда-то в юности: пахнет гарью, тишина, грезы. Его руки навсегда запомнят ощущения, которые оставило в них это пряное, трепещущее женское тело.

— Где ты?

Голос Магды. Он выхватывает из ее рук бокал, приникает к ее губам. Они жаркие и терпкие на вкус.

На пороге возникают три фигуры. Эрик вздрагивает. Перед ним двое молодых полицейских и человек лет пятидесяти в штатском. Все они смотрят на него. Они пришли не за ним, но выражение их лиц красноречиво. Он слегка сдвигает ногой в сторону художественные альбомы и поднимается с кресла.

Все стоят и испытующе смотрят друг на друга.

— Это наверху, — наконец прерывает молчание Эрик.

На правах хозяина он идет первый, указывая путь. Трое неслышно, как призраки, следуют за ним, настолько бесшумно, что он оборачивается, чтобы удостовериться в их существовании. Они спокойно встречают его взгляд, но по-прежнему хранят молчание. Собственно, слова излишни. Все роли распределены. Он просто должен показать им место, где переплелись нити предначертанного судьбой, этот клубок им предстоит распутать, вооружившись предписаниями закона. Он чувствует запах крови. Отдавая себе полный отчет в том, какая картина предстанет сейчас их взору, он распахивает настежь дверь, ведущую в спальню.

И сам замирает. Не смеет вздохнуть. Вдавливает ногти в ладони.

— Отойдите с дороги, — раздается голос.

Кто-то из них отодвигает его в сторону, кто-то поддерживает, чтобы он не упал, на их лицах испуг, они не верят собственным глазам, они ведь, по сути, еще юнцы. Он улавливает слова «помощники следователя». Один из них уходит. Человек в штатском приближается к Роберту, тот с трудом встает на ноги. Выражение лица у него подобострастное.

— Он не в себе, — тихо поясняет Эрик, подходя ближе.

Человек в штатском двусмысленно улыбается и затем говорит:

— Помогите ему одеться.

Вскоре прибывает народ. Разные специалисты фотографируют и что-то записывают в блокноты. Эрика потрясает их деловитость, она ему противна. Из-за них неуместным становится вопрос, который железными щупальцами вцепился в его сознание. Почему она должна была умереть? Она же была его возлюбленной. Кто теперь будет помнить тот тайный поддень? То тепло? Тот полумрак? Запах костра? Наверное, лунный свет падал тогда и на мое лицо. Читалось ли тогда на нем любопытство, наслаждение, бесконечная любовь, над которой женщина, вероятно, в глубине души потешалась, которую считала глупостью? Моя память может искажать прошедшее.

Магда умерла. Снующие полицейские раскладывают пронумерованные таблички возле разных предметов, среди которых нож для вскрывания писем, тот самый, что недавно вызвал у него такое изумление. Появляется Роберт, теперь уже в белой рубашке и в серых брюках. Эрик шарит по полу и придвигает к его ногам пару резиновых сапог. «Дай, пожалуйста, закурить», — просит он Роберта, вставая на ноги. Оба раскуривают по сигарете, усмехаются, глядя друг другу в глаза, и во взгляде друга Эрику чудится плохо скрываемое раздражение. Что-то вроде: «Господи Боже мой, ну и суматоха!» Врач тем временем оставляет мертвое тело, для того чтобы с большим искусством наложить временную повязку подозреваемому. Заметив движение одного из молодых полицейских, он отрицательно качает головой. «Нет-нет, никаких наручников, рана поверхностная, но наручники надевать нельзя». Человек в штатском, взяв Роберта под локоть, провожает его к выходу. Эрик смотрит, вытаращив глаза, как его друг покорно позволяет вытолкать себя за дверь. Пространство прорезает вспышка фотоаппарата. Ослепленный, Эрик подходит к окну.

Внизу карета «Скорой помощи». Полицейские машины. Вдали — низкие свинцовые тучи. Осенний ветер играет кронами тополей. Эрик ждет, пока вся группа выйдет на улицу.

Не могу понять, что произошло сегодня ночью. Магда убита. Возможно, Роберт знает не больше моего. Возможно, это он ее и убил. О человеке судят по поступкам. Или же не судят по поступкам? Роберт занимается бизнесом, интересуется живописью. Вот он сидит, намотав на пальцы двойную нитку гранатовых бус, подарок жене на день рождения. Вскоре им займутся, целый фрагмент из его жизни будет всесторонне изучен: временные рамки, характер оружия, мотивы — одним словом, дознание. Все как под микроскопом: чем больше приглядываешься, тем хуже видно.