Фэй Уэлдон - Род-Айленд блюз

— Как тебе езда Джой? — участливо спросила Фелисити, а ведь кто, как не она, втравил меня в этот кошмар. — Надеюсь, она не слишком вопила.

Ничего не соображая от усталости, я в ответ пропела во весь голос “Что ни миля, то могильный камень” — это песня дальнобойщиков о печально знаменитом отрезке лесной дороги, на котором погибло больше водителей, чем во всех Соединенных Штатах вместе взятых, эти слова вынесли в название фильма, над которым я когда-то работала, слабая имитация “Платы за страх”. Если кто-то с водительскими талантами Джой поездит по этой дороге ночами лет пятьдесят, наверняка возникнет легенда об автомобиле-призраке. Я пыталась довести эту мысль до сознания Фелисити, но моя голова опустилась в чашку горячего, с пониженным содержанием холестерина, пастеризованного, обезжиренного, без сахара молочно-шоколадного напитка из банки, и я заснула.

Странно, меня почему-то больше всего измотала беспрестанно возвращающаяся картина: моя подушка там, дома, и на ней спутанные, неухоженные волосы режиссера Красснера. Я сбежала, это ясно. Может быть, я прилетела сюда не для того, чтобы помочь Фелисити, а чтобы самой спастись от душевной смуты. Фелисити отвела меня, полусонную, в гостевую комнату, сняла с меня пальто и сапоги, помогла лечь и положила под голову подушку. Кажется, с годами в ней проявилось что-то похожее на материнские чувства. Я почувствовала, что я дома. Ну что ж, если я ей нужна, вот я, пожалуйста.

Вот теперь-то мне бы наконец по-человечески заснуть, и как раз в эту минуту сон пропал. Наверное, надо позвонить утром в монтажную, впрочем, нет, не стоит. Социальным работникам приходится закалять свое сердце, чтобы оно не разбивалось от сострадания к подопечным, медсестры должны научиться не оплакивать каждого умершего больного, точно так же и монтажер должен удерживать себя железной рукой и не отдавать всю душу работе. Работа — всего лишь работа. Кончился один фильм — забудь о нем и приступай к другому. Но этот, нынешний, по-настоящему масштабный, попробуй позабыть. Деньги в проект вбуханы колоссальные, плюс три четверти съемочного бюджета на рекламу, студия возлагает на него огромные надежды. Он будет формировать коллективное сознание народов. О нем будут писать все газеты и журналы, рецензиями можно будет покрыть весь земной шар. А монтажера, то есть меня, человека, от которого зависит успех или провал картины — поверьте, сценарий тут дело десятое, звезды двадцать пятое, все решает монтаж, — так вот, моего имени в них даже не упомянут. Сценаристы вечно жалуются, что им не уделяют должного внимания, но это невнимание — просто настоящая слава в сравнении с монтажерской безвестностью. Как, однако, приятно ощущать себя мученицей, долгими одинокими ночами лелеять обиду.

Кровать скрипела. Как и все в доме, она была деревянная. Эти новые дома под старину полны звуков, балки, стропила, перекрытия все время движутся, смещаются и сетуют, дереву не двести лет, как все пытаются изобразить, а всего двадцать. На чердаке резвятся белки и еноты. Если люди захотят предаться любви, весь дом об этом сразу же узнает. Грандиозные морозильные камеры и гигантские стиральные машины, так поражающие английское сознание, словно бы пригвождают часть дома к земле, хотя весь он, легкий и веселый, кажется, готов пуститься в пляс. Утром я увидела в окно мокрый ноябрьский пейзаж, откуда природа была решительно изгнана. Люди выкорчевали все естественно растущие на земле деревья и засеяли землю травой, ухоженные владения отделялись друг от друга низкими каменными оградами, ни заборов, ни шпалер живой изгороди, как в Англии, чтобы скрыться от постороннего глаза, здесь эту функцию выполняло расстояние. Если вам нечего скрывать и у вас хороший доход, к вашим услугам огромные пространства. Как Фелисити смогла прожить здесь четыре года одна? Я спросила ее об этом утром за завтраком — мягкие вафли из вакуумной упаковки, кленовый сироп без сахара и — слава богу — нормальный кофе с кофеином.

— Я пыталась помочь времени замедлить свой бег, — объяснила она. — Кто-то же должен взять на себя эту заботу. Время поделено между людьми, и чем их больше на земле, людей, тем меньше остается времени. — Интересно, что бы сказал бедняга Эксон по поводу этого ее высказывания, подумала я. Наверное, сделал бы ей строгое замечание и потребовал, чтобы она внятно объяснила, что имеет в виду.

Заумные фантазии Фелисити, как он их называл, приводили его и в восхищение и в ярость. За двенадцать лет совместной жизни с ним ее фантазия почти иссякла, во всяком случае, в моем присутствии она никак не проявлялась. А вот теперь задавленное было своенравное воображение оживает, вновь утверждает себя. Именно этим меня всегда и отталкивал брак: супруги притираются друг к другу, подравниваются до одного уровня и сами этого не замечают. Нужно свести все к наименьшему общему знаменателю, обезличиться, не раздражать друг друга, иначе вам не жить вместе. И когда вы лежите ночь за ночью рядом с другим человеком, может быть, вы и чувствуете себя защищенной, но еще неизвестно, дает вам этот человек душевную энергию или отнимает ее у вас.

— Досадно, что Эксон умер раньше меня, — сказала Фелисити. — Я и не знала, что так привязана к нему. Любить я его, конечно, не любила. Я никого из своих мужей не любила. Старалась, но ничего не выходило. — Она сказала это так печально, что я забыла о Лондоне, забыла о своих фильмах, о растрепанном, взмыленном, измученном режиссере Красснере, забыла обо всем, кроме Фелисити. Я положила руку на ее руки — такие старые, иссохшие рядом с моей, и, к моему ужасу, из ее глаз полились слезы. До чего она похожа на меня: скажи мне доброе слово — и я тут же начну плакать от жалости к себе.

— Это все болеутоляющие таблетки, — объяснила она. — Они настраивают меня на слезный лад. Не обращай внимания. Я тебя силой притащила сюда, это нехорошо с моей стороны. Осень, я чувствовала себя такой старой и беспомощной. Но все не так страшно, я справлюсь. Если хочешь, возвращайся домой, я не буду тебя удерживать.

“Ах ты лицемерка”, — подумала я, однако сказала:

— Но ведь я ничего не знаю о жизни в этих краях. Не представляю себе, что такое свободный санаторий, закрытый пансион и прочие заведения, которые существуют по эту сторону Атлантики. У нас в Англии есть только жуткие дома для престарелых. Почему ты не хочешь просто остаться здесь, в этом доме, и чтобы кто-нибудь с тобой жил?

— Это еще хуже, чем выйти замуж, — возразила она. — Такое же одиночество минус секс, который хоть как-то скрашивает жизнь.

Я сказала, что, по-моему, стоит посоветоваться с подругами, узнать, как они поступают в подобных обстоятельствах. Ее лицо изобразило презрение. Я поняла, какого она о своих подругах невысокого мнения.