Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах

С бессмысленно выпученными глазами, разодрав в хриплом крике рот, бегали солдаты с винтовками наперевес, втыкали штыки в болтавшиеся на перекладинах чучела.

Длинным коли — р-раз! Коротким коли — два! — истошно надрывался фальцет.

И те же ночи, полные бессонной тоски, — по родному дому, по всему, что потеряно навсегда. В камере ли, в казарме — не все ли равно? Ночи на жестком тюфяке, среди храпа и вони портянок, когда чудится, что ты один во всем мире и тупое отчаяние сжимает виски.

…Артур лежал на койке, заложив руки за голову — глаза широко раскрыты. Ему все чудился голос матери:

— Здравствуй, сынок! Ты бы знал, родной, как обрадовал меня своим письмом. Даже поверить боязно — неужто тебя насовсем выпустили? Вот и не верь снам — мне накануне рыба привиделась, да вся такая крупная одна в одну. Калниня мне так и сказала: жди вестей. И назавтра — письмо! Я от радости целый день проплакала. Конечно, лучше, если бы тебя домой, а не в солдаты… Ну да уж и то счастье, что не за решеткой. Ты пишешь, что у тебя все в порядке. Догадываюсь, что тебе и там не сладко, да только прошу, не гневи больше господа бога, смири свою гордость. Она, эта гордость проклятая, и отца твоего сгубила, и тебя до беды довела. Ну да слава богу, господь все же смилостивился над нами, вернешься — все будет хорошо. Мне Озолс рассказал, кто тебя вызволил. Я было кинулась в Лосбери, хотела руки-ноги твоему спасителю целовать… Да жаль, опоздала — укатили они куда-то. В Германию, что ли?..

Артур застонал, крутнулся на койке так, что она жалобно заскрипела. Даже сосед перестал храпеть. А голос матери звучал неотступно, отгоняя сон:

— Ну да и бог с ними — уехали и уехали. У них своя дорога, у нас — своя. Не мы ее выбирали, не нам с нее и сворачивать. Сынок, родненький, заклинаю тебя каждой своей слезинкой — выбрось гордыню и непокорство, слушайся начальников, молись больше. Живи, как все люди…

Так и прокрутился Артур на койке, пока за окном не начало сереть и тот же настырный фальцет не проорал:

— Па-а-адъем!

Как ужаленные, вскакивали новобранцы, ошалело спеша на этот зов. Спешил вместе с ними и Артур.

— Рота-а! Равняйсь… Смирно! Шагом-ом!..

Команда раскатилась над пустырем и оборвалась. Задрав кверху подбородки, замерли солдаты, напряженно ожидая, когда же последует: «Арш!» Но вместо него:

— Ат-ставить!

Не успели расслабиться — новая команда:

— Равняйсь… Смирно! Нале-е…

Приготовились — не прозевать бы, четко крутнуться…

— Ат-ставить! Рота-а!.. Круу-у!..

И вдруг все смешалось. Солдаты нелепо толклись на месте, натыкались друг на друга, сбив строй. У капрала Брандиса — плюгавого, конопатого коротышки — был свой метод обучения новобранцев. Обиженный природой или просто небрежно сработанный родителями, он весь комплекс своей мужской неполноценности свирепо вымещал на солдатах.

— Смирна-а! — надрывался он, семеня вдоль строя. — Чертова деревенщина! Я вам живо вобью в башку, где право, где лево. Как стоите? Брюхатые, что ли? А ну подтянуть животы! Голову налево! Налево, дубина! Налево башку!

И тут капрал заметил, что направо почему-то пялится вся рота. Он взбешенно оглянулся. Возле забора, подбоченясь, стояла крутобокая рыжая деваха с ясными, как небесная синь, нахальными глазищами. Достала из висевшей на локте корзины пирожок, куснула крепкими белыми зубами и рассмеялась раскатисто — будто кобылка молодая заржала. Капрал, увидев ее, тоже было поплыл в мясляной улыбке, но тут же спохватился, начальственно нахмурился:

— Посторонних прошу отойти!

Расма Лукстиня — ее больше знали по кличке «Добрая» — кусала пирожок, смеялась, стреляла бедовыми очами по всему строю.

— Ой, как страшно! Сами ж пирожков хотели горяченьких, а теперь шумите.

— Сюда, что ли? — возмутился капрал.

— А куда? На квартиру? Вам одному же не сладить… С полной-то корзиной. — И так выразительно подмигнула, что строй не выдержал, грохнул хохотом.

— Ма-алчать! — рассвирепел капрал. — Кто тут ржет, жеребцы стоялые? Я вам покажу, с-сукины дети! Вы где находитесь? В армии? Или возле бабьих юбок?

Он пошел вдоль строя, пыжась от важности и выискивая, на ком бы сорвать злость. Наконец, нашел. Артур Банга. Тот всегда приводил капрала в ярость своей непокорностью — упрямой и презрительной.

— Как стоишь? Куда задницу отставил?

Артур терпел молча, стиснув зубы.

— Ремень, как мотня! Портки обвисли! Наклал в них, что ли, с перепугу? Раз-зява! А ну подтянуться! — Он вдруг с силой рванул солдата за брюки так, что отлетели застежки.

Окаменев от стыда, Артур схватился за пояс, покраснел до испарины на лбу.

— Руки! — завизжал капрал. — Руки по швам! Смирно!

Артур замер, стоял ни жив ни мертв, но рук не опустил.

— Ты что? — зашипел но змеиному капрал. — Не подчиняешься приказу?

Артур покосился на притихших солдат, на деваху, переставшую жевать пирожок, спокойно ответил:

— Не трудись, коротышка, спектакля не будет.

— Что? — задохнулся от ярости капрал. — Это ты меня, своего командира? Ну погоди… Я тебе покажу, арестантская морда!

Брандис явно намеревался съездить обидчика по физиономии, По виду Банги было не сложно догадаться, что тот вряд ли стерпит оскорбление. И когда, казалось, стычка была неминуема, словно с небес раздался зычный, властный голое:

— Отставить!

Никто из солдат не заметил, как сзади подошел командир роты, майор Берзиньш.

— Капрал, ко мне!

Брандис сник, вобрал голову в плечи, рысцой бросился выполнять команду.

— Вы что? — понизил голос майор, чтобы не слышали солдаты. — За старое принялись? — по всей видимости, он наблюдал всю сцену.

— Господин майор, но ведь я…

— Молчать! Если я когда-нибудь еще услышу или увижу… Вы меня хорошо понимаете, капрал?

— Так точно, господин майор!

— Идите, капрал! И не вздумайте сводить счеты с этим солдатом! Сегодня он съездит вас по физиономии, а завтра… из-за таких, как вы, они будут бить нас всех.

Архитектура была несложная: длинный дощатый помост под навесом. Через равные промежутки прорезаны круглые дырки — тридцать очков. Орудуя шваброй, Артур драил ротный сортир.

— Ну, как работенка? Выгодная? — услышал он за спиной насмешливый голос и яростно обернулся.

Подтягивая штаны, к нему подошел солдат из их роты Юрис Грикис — высокий стройный брюнет с красивой вьющейся шевелюрой и со смешливыми карими глазами.

— Попробуешь — сам узнаешь, — угрюмо огрызнулся Артур.

— Как же, за тобой угонишься! Небось до конца службы не поделишься. А как насобачился — любо-дорого смотреть. Профессор.

Артур отмолчался. Свирепо тер доски. Служба для него складывалась невыносимо: игнорируя приказы командира роты, Брандис при малейшей возможности вымещал свою обиду. Жаловаться было бессмысленно. Банга прекрасно понимал — это ничего не даст. Наоборот, такие, как Брандис, станут еще злее. Взывать к совести коротышки было еще бессмысленней.