Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах

В проеме сорванной с петель двери погреба Аболтиньш принимал канистры, которые ему подавали изнутри.

— Ты зачем, сволочь, собаку убил? — Озолс схватил Аболтиньша за шиворот. — Зачем собаку убил?

Трактирщик, отбиваясь, выронил канистру, но никак не мог оторвать от себя рассвирепевшего старика. Подбежал Зигис, карауливший в стороне, оттолкнул Якоба от отца. Тот не удержался на протезе, упал на канистру — из нее полилось горючее.

— Дурак ты! — одергивая на себе пиджак, прохрипел трактирщик. — Вышел бы сразу, по-человечески… Твой кобель чуть не весь поселок поднял.

— А может быть, он этого и хотел? — из погреба показался Бруно со второй канистрой. — Выслуживаешься перед ними, старые грехи замаливаешь?

Озолс поднялся с земли, пошел на него, пытаясь ухватиться за банку.

— Поставь на место!

— Отойди! — толкнул плечом Бруно.

— Да не шуми ты… На самом деле, сбегутся люди, тебя же вместе с нами возьмут, — испуганно предупредил Аболтиньш.

Но Озолс уже не владел собой. Он снова набросился на Бруно:

— Отдай канистру! Не знаю я ваших дел и знать не желаю. Уходите.

— Да уйдем, уйдем… Только не ори ты, ради бога, — увещевал трактирщик, помогая Волдису выбраться из погреба с последней банкой.

— Отдай! — теперь Озолс бросился к Волдису и намертво вцепился в него.

Тот на секунду остолбенел, проговорил удивленно:

— Тебе этих канистр жалко? А что они с нами сделали? — И, размахнувшись, со всей силой ударил Якоба в подбородок. Озолс мешком свалился на землю. Аболтиньш зло проговорил:

— Иди спать, старый дурак! И попробуй кому-нибудь пикнуть.

Все четверо быстро скользнули в темноту. Якоб медленно, со стоном поднялся — рубаха пропиталась бензином. Из разбитой губы сочилась кровь. Но он все-таки встал и, шатаясь, уже ничего не соображая, упрямо поплелся за ними.

Зента затемно возвращалась с кладбища домой. В черном платье, в таком же платке, она медленно брела по берегу моря. В руках у нее была небольшая лейка, из которой она всегда поливала на могиле цветы. С моря налетал слабый ветерок, трепал концы платка, выбившиеся волосы. Вода только чуть поблескивала. На ней темнели, казавшиеся отсюда сверху игрушечными, контуры лодок. Неожиданно над одной из них взметнулось яркое пламя, по воде зазмеились, побежали золотистые блики. Зента замедлила шаг и, пораженная, остановилась. Она невольно вскрикнула — и тут же ладонью зажала рот. Среди отблесков огня, между лодок, метались фигурки людей. Одно за другим вспыхивали суденышки и уже через минуту на берегу пылал гигантский костер.

Все это было настолько неожиданно и жутко, что Зента не смогла даже крикнуть — горло перехватили спазмы. Сама не понимая зачем, она бросилась бежать к зловещему костру. А с другой стороны, от поселка, к пожару спешил Озолс. Увязая в песке протезом, мокрый, с окровавленным ртом, весь перемазанный горючим, он ковылял к берегу и тоже не понимал, зачем это делает. Гонимый предчувствием нависшей над ним беды, ковылял едва не падая — натужный хрип вырывался из горла.

Зента на миг увидела его, отметила взглядом. Но этот момент скользнул мимо ее сознания. Теперь она знала, куда и зачем бежит. Едва не падая от изнеможения, женщина добралась до столба, на котором висел отрезок сигнального рельса. Схватила железный брус, ударила… Тревожные, звонкие в тишине звуки полетели в ночь… И, будто вспугнутые ими, от дальнего конца причала метнулись человеческие тени. Тут же в море отплыла крайняя лодка, единственная, не охваченная огнем.

Озолс, уже спустившийся с дюн на берег, подавленно остановился. Он не решался ни бежать дальше, к пожару, ни вернуться назад — бестолково топтался на месте, беспомощный, жалкий, с разбитым лицом и слезящимися глазами. А от поселка к берегу уже спешили люди. Их крики становились все ближе, все угрожающей. И только теперь Озолс понял: если рыбаки застанут его здесь, в растерзанной, заляпанной одежде, ему конец. Никому и ничего он уже не докажет. Снедаемый страхом, он бросился к дюнам… Упал, поднялся, снова упал, царапая ногтями песок. Но было поздно — кто-то из рыбаков заметил его прихрамывающую походку.

— Вот он! — раздался чей-то истошный крик.

Якоб наконец взобрался на дюну, по-заячьи вильнул к соснам, запрыгал между деревьями. А возле лодок, в пламени метались рыбаки. Фрицис Спуре, Бирута, Зента швыряли ведрами песок, сбивали пламя. Артур, по пояс в воде, черпал огромной бадьей воду, передавал ее стоящему рядом по цепочке, и она быстро приближалась к пожарищу. Каждый делал что мог. Остервенело сражались за каждую лодку — лопатами, ведрами, обломками досок — и всем, что попадалось под руку.

В это время до Артура донесся истошный вопль Эрны:

— Убивают! Люди, помогите! Озолса убивают!..

Артур обернулся на крик Эрны. Старик волчком вертелся в толпе рыбаков, пытаясь увернуться от сыпавшихся на него ударов.

— Не бейте! Не виноват! — заслоняясь, молил он. — Не поджигал я.

Но рыбаки еще больше сатанели от его воплей. Если бы они не так толкались, не мешали друг другу, Озолсу досталось бы куда больше. Когда подбежал Артур, Марцис, наконец, изловчился и так съездил Якоба в челюсть, что тот, издав булькающий звук, завалился на спину.

— Прекратить! — Артур в один миг разметал свалку обезумевших людей. — Самосуд… Не дозволю!

— А-а! — обернулся к нему распаленный Марцис. — Заступник нашелся! Бандита покрываешь?

Бангу качнуло от ярости, но он сдержался.

— Я сказал — самосуда не будет. Лодки горят, а вы здесь…

— Что?! Лодки? — Марцис не владел собой. Страшными были лица и других рыбаков.

Сознание Артура обожгла мысль: если их не сдержать сейчас, Озолсу крышка. А Марцис уже подступал к нему со сжатыми кулаками:

— Лодки пожалел? Или папашу своей зазнобы выгораживаешь?

В это время Озолс зашевелился и сел. В отблеске пламени с залитым кровью лицом, он смотрел на разъяренную толпу глазами беспомощного животного и уже не молил о пощаде. Все было слишком ясно и безысходно. Но, странное дело, эта его затравленная покорность и безучастность к своей судьбе, его жалкий, истерзанный вид не только не вызывали в толпе сочувствия, а, наоборот, будили в людях все новую и жестокую потребность покарать ненавистного человека — к свежей обиде прибавлялись и старые воспоминания. Общий угар так захватил жителей поселка, что даже Зента, единственный свидетель невиновности Озолса, и та пальцем не шевельнула, чтобы внести ясность и спасти соседа.

Марцис рванулся к Озолсу, занес ногу для удара, но Артур с силой оттолкнул рыбака.

— Назад! — он выхватил из кармана браунинг. — Я сказал, самосуда не допущу.

Утром над пожарищем с голодным криком кружили чайки. Может быть, они надеялись среди обгоревших досок чем-нибудь поживиться, а может, просто выражали сочувствие людям, тоже оставшимся без корма. Несколько рыбаков уныло бродили у самой воды, подбирая обломки.