Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах

— А при чем тут ее отец?

— Отец? Да при том, что если Озолс когда-нибудь и согласится отдать за тебя Марту, так только в обмен на твою совесть. Такого же, как сам, сквалыгу из тебя сделает, понял?

— Почему же сквалыгу?

— Да потому, что другой ты ему не нужен.

— Так я же не на нем собираюсь жениться, — сгорая от стыда, через силу выдавил Артур.

— Э-э, парень, — криво усмехнулся Калниньш. — Не ты первый, не ты последний. Коготок увязнет, а там и всей птичке пропасть.

— У меня свой дом есть, — запальчиво вскинул голову Банга.

— Свой? Андрис сочувственно посмотрел на него: мол, глупыш ты глупыш. — Уж прости за откровенность, но с твоей наивностью только под венец и идти. Да вы же одинаковые и разные, пока собираете в лесу цветочки или домики из песка на берегу строите. А разбежитесь по домам, так у тебя вон треска с черным хлебом да мать в мозолях, а у нее — лососина да Эрна не знает, с какого бока подойти. Неужели Марта согласится променять свою сытую жизнь на твою бедняцкую любовь? Ну, может, на месяц-другой ее и хватит. А потом?

— Я буду работать.

— Вот именно, работать. С твоих доходов она быстренько сбежит обратно к отцу, или вы вдвоем на карачках поползете кланяться господину Озолсу, как твой отец когда-то. Голод — не тетка. А в нем и тот самый коготок спрятан.

Артур подавленно молчал. Калниньш сочувственно положил ему руку на плечо:

— Тут ведь дело какое, парень… Не случайно же говорят: сытый голодному не товарищ. От худого к хорошему идти проще, а вот наоборот…

— Значит, для того, чтобы… — Артур замялся, подыскивая подходящее слово, но так и не нашел. — …Мне тоже надо стать богатым?

— Во всяком случае, такой ты им, конечно, не нужен. Ни отцу, ни дочери.

— Вы не знаете Марту, — снова запальчиво выкрикнул Артур.

Калниньш снисходительно усмехнулся:

— Я знаю жизнь, сынок.

Молодой Банга долго молчал, о чем-то думал, затем произнес:

— Значит, я стану богатым.

Андрис огорченно посмотрел на парня — он и представить себе не мог, что Артур сделает такой неожиданный вывод из их разговора. Надо было заходить с другой стороны.

— Богатым, как Озолс? — спросил он внешне безучастно.

— Какая разница? Таким, не таким… Главное — богатым.

— Твой отец всю жизнь не разгибает спину…

— Я буду еще больше работать.

— Думаешь, дело только в этой?

— А в чем же еще? Кто не боится мозолей и у кого есть голова на плечах…

— Ты хочешь сказать, что у нас с твоим отцом не хватает ума и мы лодыри?

Артур смутился:

— Нет, зачем же… Но иначе не разбогатеешь.

Калниньш достал трубку, набил ее табаком, жадно затянулся. С едва заметной хитринкой посмотрел на парня:

— Скажи… Вот я взял у тебя взаймы десять латов. Сколько надо будет вернуть?

— Что значит, сколько? Сколько взяли, столько и вернете.

— Правильно. Это тебе. А как в таком случае поступают Озолс или Аболтиньш? Если бы они раздавали деньги без процентов, откуда их богатству взяться? Ну а ты так сможешь? Дальше: ты считаешь справедливым, что Озолс забирает себе половину улова?

— Но ведь он дает лодки… И снасти.

— А сколько он имеет с этой половины, ты никогда не вдумывался? Вы с отцом из моря не вылезаете, жизнью каждый день рискуете, а он сидит себе на берегу и набивает карманы. Неужели паршивая лодка и кусок дырявой сети весят столько же, сколько две ваши жизни?

— Не знаю.

— То-то. Ты бы мог жениться, как Озолс? Не на Дзидре, а на корове и лошади? Или Аболтиньша возьми. Неужели тебе хочется стать таким же?

— По-вашему, выходит, быть богатым и оставаться порядочным нельзя. Тогда почему все хотят разбогатеть?

— Эх, Артур. Посмотри на меня или своего отца. Что мы, глупее всяких там Озолсов и Аболтиньшей? Думаешь, мы не сумели бы добыть богатство, как они? Нет, дружище, сумели бы. Только совесть не позволяет. Как бы честно ни выглядел богач, какие бы ни совершал благодеяния, все равно в каждом грамме его золота есть капельки твоей и моей крови. Когда одному принадлежит все, а другому ничего, это значит, что один сгреб в свою кучу и твое, и мое.

Больше на эту тему Андрис Калниньш не заговаривал. Зато его сын Лаймон, внешностью и характером удивительно похожий на отца, не упускал случая вставить язвительную шпильку и пройтись по поводу влюбленных. Он тоже не терпел Озолса и, наверное, поэтому переносил свою неприязнь на Марту. Молодой Калниньш ни за что не признался бы даже самому себе, что для неприязни есть и другая причина: самая обычная, банальная ревность. Было невыносимо видеть, как эта тихоня с голубыми глазами все настойчивей уводила от него товарища. Даже намерение Артура поступить в мореходное училище Лаймон расценивал не иначе как следствие ненормальной любви друга. Просто-напросто Артур лезет вон из кожи, чтобы хоть таким путем — с помощью золотых нашивок — добиться благосклонности будущего тестя.

Чем больше проходило времени, чем быстрей взрослели Артур и Марта, тем сильней росла их взаимная привязанность. И хотя теперь они все реже показывались вдвоем на людях — пора детской беззаботности уходила безвозвратно, — значение и смысл новых, скупых встреч становились совсем иными.

Артур и Марта могли часами молча бродить по лесу, сидеть где-нибудь на заброшенной мельнице или на берегу моря у старого карбаса и не испытывать при этом ни малейшей скуки. Каждый раз, прибегая на свидание, Артур открывал в девушке что-то новое, доселе неизвестное и, конечно, всегда прекрасное. То же самое происходило и с Мартой. Они никогда не ссорились и не лгали друг другу. Впрочем, до поры до времени. Один эпизод темной тучкой проплывший по их безоблачным отношениям, заставил обоих кое о чем призадуматься. Это случилось как раз после разговора молодого Банги с Андрисом Калниньшем. Тогда Артур впервые пришел на встречу непривычно мрачный, и подавленный. Марта не стала приставать с расспросами, хотя чисто по-женски почувствовала неладное. Парень долго молчал, на слова девушки откликался неохотно и невпопад и, наконец, собравшись с духом, выпалил то, что не давало ему покоя:

— Вот жизнь… Один спины не разгибает, в лодке днюет и ночует, а ни черта, кроме мозолей, ее имеет. Другой сидит себе на берегу, поплевывает в воду и сундуки набивает.

Марта вспыхнула, посмотрела ему прямо в глаза:

— Ты имеешь в виду моего отца?

Артур смутился, промычал в ответ что-то невнятное. А девушка, гордо вскинув голову, сухо сказала:

— Не знаю. Сколько помню отца, всегда за работой. Затемно встает, затемно ложится. И вообще в нашем доме белоручек не было.

Марта говорила правду. Тем не менее Банга угрюмо спросил:

— Откуда же тогда берутся бедные?

Она упрямо поджала губы:

— Чужое считать проще.