Ги Кар - Плутовка

Девушка не ответила, как будто стыдливость удерживала ее от мысли о превосходстве над собственной матерью. Эта скромность окончательно покорила ее собеседника, признавшегося в порыве искренности:

— Я очень рад знакомству с вами!

— Я тоже, — сказала она, протягивая ему обе руки, которые тот задержал в своих всего на несколько мгновений.

После ее ухода он почувствовал себя одиноко.

Это было глупо — ведь Эдит была всего лишь незнакомкой, похожей на Иду, воплощавшей когда-то для него все в этой жизни… Однако Жофруа не мог отделаться от внезапно охватившего его сильного чувства. Он никак не мог изгнать из своего сознания образ прекрасной девушки, стоящей на доске для прыжков в воду, ни другой, более поздней, с белокурыми кудрями, рассыпавшимися сладострастным каскадом по белым обнаженным плечам…

Спутались все и без того неясные планы, составленные им на вечер: вместо ужина с друзьями он предпочел запереться у себя дома.

Ночь показалась ему бесконечно длинной.

Выкуривая сигарету за сигаретой, выпивая один стакан виски за другим, пытаясь забыть как Эдит, так и Иду, углубившись в чтение детективного романа, он так и не смог вырваться из-под влияния царства деспотии и ослепления, где правили женщины семейства Килинг… Доходило до того, что он вопрошал себя: не воплощают ли эти две женщины тип спутницы, предназначенной ему судьбой? Именно такое создание ему и нужно — полное жизненной силы и здоровья, источающее чувственность и непосредственность, уверенность в своем постоянном триумфе. В сравнении с ними все остальные женщины казались ему какими-то бесцветными. Единственным неудобством было то, что Ида и Эдит оказались матерью и дочерью. Это могло бы стать сюжетом хорошего водевиля или плохой драмы. Но, с другой стороны, разве они были бы так похожи, если бы не являлись родственницами? Казалось, именно это удивительное сходство манило и очаровывало его больше всего. Должно быть, где-то в книге великих тайн бытия было предречено, что женщины семьи Килинг придут на землю с одной-единственной целью — позволить реализовать чувственную сторону жизни некоего Жофруа Дюкесна.

Он полагал, что в последние месяцы стал забывать прекрасную любовницу, какой была Ида, внезапное исчезновение которой привело его в гораздо большую растерянность, чем переживаемое им сейчас первое расставание с Эдит.

Он вспомнил, как названивал, обезумев, по этому самому номеру — Бальзак 18–32, чтобы узнать, в какие дали могла отправиться его любовница. Ида даже не сочла нужным оставить ему хотя бы прощальную записку. На другом конце провода ему ответил безразличный и отвратительный голос Лиз — горничной, презиравшей его. С плохо скрываемой вежливой иронией Лиз отвечала, что она не знает нового адреса мадам.

Желая выяснить все до конца, Жофруа помчался на авеню Монтень в надежде узнать у консьержки в обмен на крупную купюру место, куда та должна будет пересылать корреспонденцию хозяйки квартиры. Но и там он наткнулся на стену молчания: исчезновение прекрасной мадам Килинг было окружено настоящей тайной. Молодой человек подумал было, что речь идет о бегстве с другим, но очень быстро отогнал эту мысль: Ида его слишком любила, чтобы подыскать замену так быстро.

Единственная информация, полученная от сторожа дома, указывала на то, что мадам Килинг покинула Францию. Он перебрал в памяти все страны Европы, особо остановившись на Италии, поскольку Ида часто говорила, что именно там хотела бы умереть… И ни разу в его взбудораженное сознание не пришла мысль о Соединенных Штатах — стране, которую она, по ее словам, презирала. Надо было произойти этой изумительной встрече с Эдит, чтобы наконец выяснить, где укрылась Ида, чтобы забыть Париж, забыть Францию. Одновременно Жофруа нашел объяснение почти болезненному ужасу, испытываемому его бывшей любовницей перед Америкой: она отказывалась жить на одном континенте со своей дочерью, вызывающая красота и жизнеутверждающая молодость которой означали для нее, считавшей себя еще неотразимой, полное поражение.

Он действительно думал, что забыл Иду. Но оказалось, что даже год спустя, когда уже Эдит так внезапно ворвалась в его жизнь, образ ее матери — несмотря на ее отсутствие и полное молчание — продолжал довлеть над всеми его мыслями и поступками. Доказательством был тот факт, что после исчезновения Иды он так и не смог привязаться ни к одной из женщин. Его родственники и даже друзья, радовавшиеся освобождению его от деспотичной опеки, безуспешно пытались познакомить Жофруа с множеством девушек — в надежде, что на одной из них он наконец женится. Всякий раз воспоминания о требовательной любовнице, усиленные разрывом, вставали между семейными проектами и его сердцем. Жофруа предпочел замкнуться в своей одинокой жизни, не заботясь о репутации закоренелого холостяка, начинавшей формироваться о нем в обществе. Мало-помалу он свыкся с мыслью, что не создан для семейной жизни, но если однажды — а этого он страстно желал — вдруг отыщет Иду, то будет ее умолять начать совместную жизнь. И если бы она на это согласилась, то он приложил бы все силы, чтобы у нее никогда больше не возникало желания уйти… Он бы не женился на ней, потому что в так называемом цивилизованном обществе, где только и делают, что следят друг за другом и сплетничают, очень сложно быть женатым на женщине значительно старше вас. Вскоре их законный брак стал бы объектом постоянных насмешек и не выдержал бы натиска подленьких нападок, которые неизбежно погубили бы большое чувство, превратив их жизнь в невыносимое существование. Светское общество, принимавшее как исключение странные связи, не переносило аномальные союзы.

И, наконец, он знал, что Ида никогда не стремилась выйти замуж, предпочитая всегда оставаться любовницей: казалось, она была рождена для этой роли…

И вот тогда, когда его печаль начала понемногу рассеиваться, появилась жизнерадостная и безумно привлекательная Эдит. Эдит была прежде всего девушкой, мечтающей ощутить себя женщиной. Похоже, она не смогла бы или не захотела довольствоваться мелкой, двусмысленной ролью любовницы, какой довольствовалась ее мать. Первый же разговор с нею дал Жофруа понять, что аппетит Эдит неутолим: для нее мужчина — или все, или ничего. У нее был слишком цельный характер, чтобы довольствоваться ложным положением. Видимо, она имела право быть требовательной, поскольку в ней угадывалась решимость отдать мужчине, которому она будет принадлежать, всю себя. А может быть, став женой, она окажется любовницей, сравнимой разве что с Идой? Было бы удручающим, если бы она не унаследовала темперамент той, чьей неосознанной копией являлась.