Сара Билстон - Постельный режим

Пока я говорила, длинные тени промозглого мартовского дня почти скрыли от меня лицо Тома. Все верно, неожиданно согласился мой муж, он мало времени проводит со мной в больнице и делает это умышленно. В последний месяц он безумно устал постоянно думать и тревожиться обо мне. Голос был неестественно тих от напряжения. А в больнице я обеспечена всем необходимым, и для него это громадное облегчение. Том обернулся. Я увидела совершенно измученное лицо.

— Прости, Кью, тебе тяжело, знаю, — продолжал он. — Но, поверь, мне не легче! Вставать ни свет ни заря, лететь в контору, крутиться как белка в колесе, и еще стараться, чтоб ты ни в чем не нуждалась. А что касается «Кримпсона»… Послушай, Кью, я десять лет добивался этого места. Я пытаюсь стать партнером в одной из крупнейших и престижнейших фирм в этом городе и выкладываюсь по полной. Это мечта всей моей жизни. Пожалуйста, прошу тебя, любимая, не заставляй меня уходить…

Молча я смотрела на него, а внутри, под ложечкой, медленно таял кусочек льда. Том шагнул ко мне, плюхнулся на край кровати, схватил меня за руку.

— Я люблю тебя, Кью, — горячо обратился он к моим пальцам. — Я так люблю тебя! Когда мы с тобой договорились завести ребенка, мы знали, что нам придется нелегко. Но мы решили, что как-нибудь справимся. Верно? И теперь я прошу только одного: чтоб мы с тобой поступали так, как и хотели несколько месяцев назад…

Пять минут назад звонили Марк и Лара. Собираются зайти вечерком. Не выношу их, но они хоть помогут отвлечься от всего этого.

Случилось нечто из ряда вон выходящее.

Дело касается Марка с Ларой и…

Нет, лучше все по порядку.

Марк и Лара появились в шесть вечера. Лара — невыносимо изысканная, в однотонном брючном костюме от «Шанель», при виде которого цветочки на моей рубахе так и поникли.

— Думаю, ты уже знаешь, что я беременна, — сказала Лара, усевшись в кресло-каталку рядом с кроватью и стянув бледно-розовые замшевые сапожки на шпильках. — Уже три месяца, — добавила она и словно невзначай покосилась на свой ну очень плоский живот, упакованный в модные штаны. Глаза ее самодовольно блеснули. А я в три месяца уже не могла обходиться без юбок на резинке.

— Слыхала, — угрюмо буркнула я. (У нас сегодня что? День посетителей, жаждущих понервировать пациенток с осложненной беременностью?)

— Время, правда, неподходящее, — продолжила она с многозначительным видом и покачала ногой. — Особенно не порадуешься.

Я несколько опешила:

— Но мое состояние… э-э… совсем не должно мешать вам… э-э…

Лара покатилась со смеху.

— Нет, Кью, нет! Ты ни при чем. Я имела в виду… — Короткая пауза, чтобы вернуть выражение многозначительности. — Я имела в виду своего отца. Он все еще очень болен, и у моей семьи сейчас тяжелые времена. Если честно, пришла к тебе в больницу и… снова все вспомнилось, весь тот кошмар. Думаю рожать в роддоме, больничной кармы мне не вынести. После всего, что пришлось там пережить…

Она балаболила о родильных палатах, о сиделках и тому подобном, а у меня в мозгу что-то щелкнуло. Сделав усилие, я припомнила ночной звонок двух- или трехмесячной давности. Марк тогда спрашивал Тома, не знает ли тот хорошего кардиолога (мой свекор — хирург в госпитале Джона Хопкинса). Отец Лары только что перенес сердечный приступ, и Марк пытался как-то помочь.

— Меня все это страшно потрясло, — донеслись до меня слова Лары. — После маминого звонка держусь только благодаря антидепрессантам. Мой доктор говорит, ребенку они не повредят, сейчас главное, чтобы я обрела покой. И я считаю, что это правильно. Ты согласна? Я не смогу быть хорошей матерью, если сама с собой в разладе…

Марк стоял у окна, на том самом месте, где до него стоял Том, и разглядывал улицы Манхэттена. Мне была видна небольшая проплешина у него на затылке и розовая кожа, просвечивающая сквозь жесткие, редкие волосы. Том уверяет, что в юности Марк был писаным красавцем. Верится с трудом. Мы ж еще молодые, и Марку всего-то чуть за тридцать…

На улице совсем стемнело. Яркий свет фонарей просачивался сквозь ветки деревьев и сверкающими разорванными кругами ложился на тротуары, освещая толпы людей, озабоченных бесконечно разнообразными делами.

Лара все болтала.

— Но по совести говоря, — между нами, девочками, — если бы не папина болезнь, этого ребенка не было бы. Так что нет худа без добра, это уж точно. Ты ведь меня понимаешь! — Она жеманно усмехнулась.

Я озадаченно заморгала:

— Э-э… Не совсем.

Марк все так же отрешенно стоял, засунув руки в карманы синих джинсов. Лара мельком глянула ему в спину и наклонилась ко мне.

— Ребенка-то мы зачали в ту самую ночь, — шепнула она мне на ухо с игривой ухмылкой заговорщицы. — Ну, когда у папы случился приступ. Ночка, доложу я тебе, выдалась та еще! Я думала, Марку не под силу заставить меня забыть такое ужасное событие, но он был так… так настойчив. М-м-м… потрясающе!

И Лара принялась нашептывать мне подробности их сексуальных забав в ту ночь, когда папа заболел; о давнишней фантазии Марка, чтоб она нарядилась в алое бархатное бюстье и ночью отправилась разгуливать по улицам, и о том, как она неожиданно уступила…

Прозвучали последние слова, прошло несколько секунд, и тут до меня дошло. Алый бархат… Боже милостивый!..

— Ты права, — продолжила Лара, неверно истолковав мое полузадушенное «Ох!». — Мне и самой все это кажется довольно паскудным. Но столкнувшись со смертью, я сделалась такой безрассудной. А потом, Кью, это был самый невероятный секс в моей жизни! Марк превзошел самого себя…

— Лара, опомнись! — вмешался Марк, который только сейчас сообразил, какой пикантный поворот приняла наша беседа. Он вытащил руки из карманов, подбоченился. — Что ты мелешь? — Лицо его исказилось, глаза потемнели от ярости.

Лара одарила его очередной ухмылкой и томно откинулась на спинку больничного кресла-каталки.

— Чего ты смущаешься, пупсик ? Я только отдаю тебе должное! — пропела она и, сунув мизинец в рот (ей-богу, не вру), стала покусывать ноготок. Как я понимаю, ей представлялось, что она дьявольски сексуальна.

Марк скрестил руки на груди.

— Думаю, Кью абсолютно не интересно слушать про нашу сексуальную жизнь, Лара! А я так сквозь землю готов провалиться. Смени пластинку. — Он одеревенел от раздражения.

Лара дернула плечиком и стрельнула в меня глазками. Я старательно избегала ее взгляда.

Минут через десять они ушли; о чем мы это время говорили — не помню, хоть убей. Голова гудела от слов, тех слов, что поначалу казались простыми банальностями, но теперь сияли несомненной истиной. «Моя жена сидит на антидепрессантах…», «она такая стеснительная…», «у ее отца сердечный приступ…», «я не могу уйти из-за детей»… И алый бархатный корсет, причина мучений бедной Брианны…