Сара Билстон - Постельный режим

Если хотите знать мое мнение, с такими девушками, как Бри, мужики охотно заводят интрижки, но никогда на них не женятся. Хорошенькая, с роскошным бюстом и стройными ногами; длинные прямые темные волосы, а на носу — совершенно неожиданно — веснушки. Ее мать — представительница старинной итальянской фамилии, некогда владевшей несколькими премиленькими виллами и дивной оливковой рощей, раскинувшейся на холмах близ Флоренции. Однако после Второй мировой все состояние семьи мало-помалу сошло на нет. Отец вышел из семьи обедневших ирландских иммигрантов, в свое время перебравшихся в Новый Свет и разбогатевших на судостроении. Но вопреки (или благодаря) родословной Брианна — наивная простушка, сама напрашивается на то, чтоб ее надули. Естественно, находятся мужчины, которым перед таким искушением не устоять. Когда я намекнула, что женатые мужики имеют дурную привычку оставаться в семье, она удивленно распахнула темные глазищи и на полном серьезе заявила, изящным движением откидывая за спину длинные пряди:

— Он хочет уйти от жены. Только ему нужно выбрать подходящее время, понимаешь?

Когда Бри отправилась восвояси, я принялась рыскать по Интернету — хотела найти что-нибудь про свой диагноз (у него оказалось впечатляюще длинное название — «олигогидрамнион», а проще «маловодие»), заодно подписалась на кучу журналов. Получился винегрет из весьма достойных («Экономист», «Тайм») и не так чтоб очень («Вог», «Харперс», «Гламур»), Под конец, в затмении рассудка, подписалась на нечто под названием «Работающая мать». И тут же ужаснулась: а что, если мне так и не доведется стать работающей матерью? Стоп, я должна настраиваться только на позитив.

Ну почему мне никогда не дают спокойно посмотреть «Рикки Лейк» от начала до конца? Только устроишься перед телевизором, как тут же начинает надрываться телефон или в дверь звонят, и пиши пропало — мне уже не узнать, чем кончилась передача «Как я стала секс-бомбой».

Сегодня помехой стала Фэй — низенькая, с коротко остриженными каштановыми волосами, грубоватая, но дружелюбная и вечно по уши в делах. Откровенно говоря, я удивилась, увидев ее у себя на пороге. Должно быть, Брианна что-то нашептала, потому что Фэй притащила коробку печенья — увы, не с шоколадом, а с изюмом. Терпеть не могу печенье с изюмом. Самое подлое, что издали оно выглядит точь-в-точь как мое любимое, с шоколадом. Ты вся преисполняешься надеждами. И вдруг — бац! — страшное разочарование.

Естественно, я поворчала про себя, а когда она сунула мне какой-то фундаментальный труд в твердом переплете, в душе так и обмерла.

— Сто лет собираюсь прочесть это дерьмо, — весело сообщила Фэй, — да все времени не хватает, дьявол его побери. А у тебя теперь времени навалом, вот ты и почитаешь, а после мне расскажешь! Опля!

Не смешно. Нисколечко не смешно. У меня в шкафу полным-полно собственных серьезных книжек. С чего она взяла, что я стану за нее читать ее серьезные книжки? Если я никуда не выхожу, ничего не делаю, значит, можно превратить мою жизнь в кромешный ад, так, что ли?

Вслух я, конечно, ничего такого не сказала. Вслух я сказала: как мило, с огромным интересом почитаю про то, как женщина в последней стадии рака в одиночку отправилась через Анды. И к тому же на протезе? Восхитительно. Сегодня же и начну.

Потом Фэй битый час толковала о работе — иных тем для разговора у нее нет, потому как, насколько я могу судить, ничем иным она не занимается. Со своей последней подругой она разошлась два года назад и с тех пор ни с кем не встречается. Фэй уже добилась вожделенного звания партнера в фирме, но просиживает в конторе еще дольше, чем я. Она и сейчас туда отправилась и небось проторчит до полуночи. Ужасное, одинокое, жалкое существование.

День третий постельного режима. Сегодня утром я проснулась, подумала: так будет еще девяносто дней. И разревелась.

Но успокоилась еще до того, как Том ушел на работу, к большому его облегчению («Не могу же я оставить тебя в таком состоянии!»), рьяно взялась за брови и целый час приводила их в надлежащий вид. Кроме того, я:

• воском удалила буйно разросшуюся растительность на животе (если следующие тринадцать с половиной недель меня будут осматривать каждые пять минут, надо хоть выглядеть прилично);

• подремала (когда проснулась, обнаружила, что обслюнявила всю нашу красную бархатную подушку. Почему, интересно, женщины на сносях такие слюнявые? Чтоб быстрее привыкнуть подтирать сопли будущему отпрыску?);

• наблюдала, как старушка в доме напротив моет полы в квартире (во всяком случае, там, где мне видно);

• поддалась минутной слабости и позвонила маме.

Последнее было роковой ошибкой. Одно дело звонить моей маме с конкретной информацией (самолет Элисон прилетает в 19.10; посылаю статью из «Ньюйоркера»; мой ребенок может родиться раньше срока). И совсем другое, если требуется поддержка или утешение.

Разговор у нас состоялся примерно следующий.

Я. Привет, мам, как дела? Совсем тут скоро ошалею валяться на левом боку. Подумала, дай-ка позвоню маме, она меня приободрит.

Она. Не стану утверждать, что ты сама во всем виновата… Ты пробовала «иланг-иланг»? [10] Имеются в виду духи с ароматом растения иланг-иланг.

Я. Сама виновата? То есть как это?

Она. Не стану утверждать, что ничего подобного не произошло бы, останься ты в Англии…

Я. Ты о чем? Какая разница, где я живу? Мои проблемы не имеют никакого отношения к тому, где я живу!

Она. Я сказала — не стану утверждать, что все дело в переезде в Америку…

Я. Ну начинается! По-твоему, все из-за моей работы? Думаешь, в Лондоне я работала бы меньше, и вообще причина любых бед — американский трудоголизм? Да ты ж ничегошеньки не знаешь о том, сколько вкалывают лондонские юристы, а вбила себе в голову…

Она. Все я знаю, моя дорогая! Дочка Джейн Купер работает пять дней в неделю и каждый день успевает после работы забрать детей из школы…

Я. Джейн Купер — ничтожество, чертова параюристка в занюханном Саффрон-Валдене [11] Маленький город в Эссексе. ! И сравнивать нечего!..

Она. Так ли уж необходимо выражаться, дорогая? Ты сама мне позвонила, и я не намерена терпеть твою грубость…

Трубки были повешены минут через сорок, после того как я: 1) нехотя признала, что, вероятно, все-таки перерабатывала, и 2) обещала перед сном капнуть на подушку «иланг-иланга». После чего я еще полчаса предавалась печальным размышлениям. Ну почему я, относительно успешный, довольно уверенный в себе юрист, постоянно уступаю матери в подобных прениях? Почему, стоит ей раскритиковать какой-нибудь мой шаг, как у меня уже пылают щеки и слезы на глазах? Почему меня вообще волнует ее мнение? Бывают же люди, которые снисходительно посмеиваются над причудами своих матерей. Есть люди, которые в «Списке дел, которые каждая современная женщина обязана выполнить до тридцати» с легкостью отмечают галочкой пункт «Относиться к матери как один взрослый человек к другому взрослому человеку». Увы, я не из таких.