Мишель Ричмонд - Год тумана

— Мне очень жаль…

— И ведь в самом деле верила, что найду ее. Помнишь, когда я училась на втором курсе в колледже, ты пришла на мою презентацию?

— Конечно, — говорит Аннабель.

— Никогда об этом не рассказывала, но я сделала презентацию последней в своей группе. Самой последней. Все остальные выступили еще осенью, но наш преподаватель посчитал меня не готовой. И сдала лишь потому, что в течение трех месяцев проводила каждую ночь в фотолаборатории и вкалывала как проклятая, когда все уже спали. Закончив колледж, открыла собственное дело и принялась работать из чистого упрямства. Знаю, Бог не наградил меня талантом. Мои фотографии не имеют ничего общего с вдохновением. Я всего лишь умею трудиться. Раньше это мне помогало. Думала, на этот раз тоже сработает. Если не сверну с пути и не сбавлю темп, то найду Эмму.

— Ты сделала все, что смогла, — говорит Аннабель.

— Этого оказалось мало.

— Откуда звонишь?

— Из Плайя-Эрмоса. Собираю вещи.

Никаких слез. Даже гнев меня покинул. Все, что осталось, — пустота. Тоска, которую невозможно избыть. И чувство вины.

— Возвращайся, — просит Аннабель.

— Вернусь на следующей неделе.

— Точно?

— Да. Только на пару дней съезжу в Мануэль-Антонио.

— Тебе не следует быть одной. Возвращайся.

— Говорят, в Мануэль-Антонио очень красиво. Надо быть сумасшедшей, чтобы объездить всю страну, но так и не побывать в самом известном месте.

— Побываешь там как-нибудь в другой раз.

— Нет. Хочу проветриться.

— Мы выбрали имя для ребенка, — говорит Аннабель. — Если будет мальчик, назовем Майлз. Если девочка — Маргарет.

— Как мило.

— Если разрешишь, мы хотели бы дать ей второе имя — Эмма.

Как я могу не разрешить? Хотя после этих месяцев, в течение которых пыталась вспомнить, теперь мне хочется лишь одного: забыть.

Снится один из повторяющихся снов: стою на склоне холма и наблюдаю за тем, как мимо проходит поезд. Он движется бесшумно и кажется бесконечным. То и дело мне удается заглянуть сквозь окно в вагон, и каждый раз вижу знакомых людей и знакомые места. Мама моет посуду, стоя над большой раковиной в доме, где я выросла. Аннабель ныряет с носа лодки в теплые воды, омывающие остров Пти-Буа.

Не видела этот сон с тех пор, как исчезла Эмма. Я часто ждала его и надеялась. Сквозь окно вагона я хотела увидеть Ошен-Бич и некий ускользнувший из памяти образ, который поможет разрешить загадку.

В последнюю ночь в Плайя-Эрмоса снова снится поезд. По жестяной крыше домика барабанит дождь. Заглядываю в окно вагона и вижу девочку. Мертвую девочку, лежащую на кровати, малышка до половины укрыта простыней. Белые лодыжки, белые ступни, белые руки. Глаза закрыты. Просыпаюсь мокрая от пота, с металлическим вкусом во рту. Твержу себе, что сон ничего не значит, в конце концов, это всего лишь видение. Потом выхожу на балкон и наблюдаю за тем, как надвигается шторм.

Для Х.М. остановилось время.

Когда ему исполнилось двадцать семь, доктор Уильям Сковилл решил, что лучший способ излечить больного от эпилепсии — удалить некоторые доли головного мозга, включая большую часть гиппокампа и мозжечковую миндалину — маленький придаток, хранящий эмоциональные воспоминания. Страшная ошибка. Х.М. не только не перестал страдать от эпилепсии, но и утратил способность к запоминанию.

В течение почти тридцати лет доктор Бренда Милнер ежемесячно навещала Х.М. И на протяжении всего этого времени пациент немедленно забывал ее, если она покидала его больше чем на несколько минут. «Пациент живет прошлым, — отметила Милнер. — Можно сказать, жизнь больного остановилась в момент операции».

Большинство ранних воспоминаний Х.М. остались нетронутыми. Он помнил, как в детстве учился плавать в закрытом бассейне и как гостил в деревне. Помнил расположение комнат в загородном доме и цвет обоев на кухне. Сохранил в памяти даже то, какими духами пользовалась его мать. Зато немедленно забывал, где только что был и с кем разговаривал.

Х.М. как-то попытался объяснить доктору Милнер, на что это похоже — быть лишенным памяти. «Каждый мой день — это разомкнутое звено, какую бы радость и какое бы горе я ни испытал».

Какая беда — и одновременно какое счастье! Оставить скорбь в прошлом. Пережить страшнейшие муки совести, а потом забыть о них. Просыпаться каждый день с незамутненным сознанием, не помня о собственных ошибках.

День триста тридцать второй. Рано утром захожу в бар. Сами делает коктейль, и мы идем пить на пляж. Наблюдаем за тем, как солнце поднимается и озаряет синюю воду ослепительно белым светом. Сами провожает меня на автобусную остановку.

— И это все, что у тебя есть? — Она окидывает взглядом мой рюкзак.

— Путешествую налегке. Кое-что вообще выбросила.

Подруга зарывается каблуками в песок и жмурится, глядя на солнце.

— Мы еще увидимся?

— Конечно. Позвони, если будешь в Сан-Франциско.

— Обязательно.

— Когда собираешься вернуться в Техас?

— Куда? — переспрашивает Сами и улыбается.

Когда приезжает автобус, город только-только начинает просыпаться. На пляже один за другим появляются серфингисты. Завидую простоте жизни и незамутненности существования этих людей, подчиненного ритму приливов и отливов. Завидую их универсальной способности забывать. Головы парней и девушек настолько заняты серфингом, что для остального просто не находится места.

Если бы не Аннабель и ее ребенок, осталась бы здесь. Вернулась в свой домик, распаковала вещи и занялась серфингом. Здесь легко жить, оставив мир позади. Разве не этим я занималась до сих пор, сбежав от Джейка с его болью и покинув город, с которым связано столько воспоминаний?

Через час после начала путешествия автобус ломается. Водитель полчаса с руганью ковыряется под капотом, после чего приказывает пассажирам вылезать. Два часа сидим на обочине и жаримся на солнце. Когда наконец подъезжает другой автобус, футболка на мне уже мокра насквозь. Наверное, следовало сразу ехать домой. Если бы я отправилась прямо в Сан-Хосе, то сегодня вечером уже спала бы в собственной постели. Пытаюсь представить себе, как войду в квартиру, положу вещи, приму душ и поужинаю. Зайду в фотолабораторию. Начну все сначала. Хочу это представить, но воображение подводит. Разве теперь можно вернуться и снова стать прежней?

Ночь провожу в Куэпосе, а утром еду на местном автобусе по извилистой дороге, ведущей в Национальный парк Мануэль-Антонио. Выхожу на Плайя-Эспадилья — длинный песчаный пляж, переполненный туристами. Иду в сторону от ресторанов и отелей, в самый дальний конец пляжа, примыкающий к вечнозеленому лесу. В непосредственном соседстве ослепительно синего неба и темно-зеленой листвы есть нечто пугающее — они так близки друг к другу, что почти соприкасаются. Обширное пространство океана расстилается перед спутанной, темной массой мангровых деревьев и пальм.