Наталья Калинина - Останься со мной навсегда

— Я… я живу не в гостинице.

— Где же тогда?

Вероника вздохнула, раздумывая над тем, что ответить матери. Она всегда делилась с ней всем или почти всем — мать была ее самой близкой подругой. Ее единственной подругой, потому что у нее никогда не было настоящих подруг среди ровесниц. Но есть вещи, которые хотелось бы сохранить в тайне ото всех, потому что они слишком прекрасны, невероятны, непостижимы. Хотя сохранить это в тайне им все равно не удастся — на студии уже наверняка пошли сплетни о них.

— Ты меня слышишь, Вероника? Я спросила, где ты живешь.

Вероника чуть помедлила.

— Я живу у него, — просто сказала она, потому что ей не хотелось лгать матери.

— У кого, Вероника? Ты имеешь в виду сценариста, который предложил тебе роль?

— Да.

— Но с какой стати, спрашивается, ты живешь в его доме?

Голос матери звучал почти строго. Ну конечно — ведь для мамы она все еще была ребенком… Ей вдруг стало смешно. «С какой стати», — сказала мама. Но разве она, или он, или вообще кто-то в этом мире сможет когда-нибудь объяснить, с какой стати такое случается?..

— Мама, успокойся. Пожалуйста, не волнуйся так за меня. Мне уже двадцать четыре года.

— Я не ставлю под сомнение то, что тебе двадцать четыре года, — сказала мама, смягчившись. — Я одного не могу понять: ты сказала, проба была вчера?

Вероника прерывисто вздохнула.

— Да.

— То есть ты познакомилась с ним вчера?

— Да, но это… это было так, как будто… как будто мы с ним уже давным-давно знакомы. Я… когда я его увидела, мне показалось, что я знаю его с незапамятных времен. — Она на секунду умолкла, потом, понизив голос, продолжала: — Я понимаю, тебе это должно казаться странным. Мне и самой это кажется странным. Но знаешь, мама, в жизни есть много такого, чего мы никогда не сможем объяснить. По-моему, все самое прекрасное необъяснимо. Поверь мне, мама, — мне еще никогда в жизни не было так хорошо, как сейчас.

— Ну что ж, Вероника, если ты действительно счастлива, я очень рада за тебя, — сказала мама, но в ее голосе все еще слышались нотки сомнения. — Меня лишь удивляет, что это произошло так быстро. Кстати, ты еще не сказала мне, как его зовут.

— Габриэле. Его зовут Габриэле, мама. Красивое имя, правда? Оно звучит по-королевски… Но он и есть король. Его называют Королем Кино, но он король во всем. Он держится как король и разговаривает как король… когда мы на людях. Он и живет по-королевски — он обставил свой дом так роскошно, что мне поначалу стало не по себе, когда я в него вошла… Но это с непривычки. Он обожает роскошь и любит окружать себя красивыми вещами — и вообще он любит делать из жизни праздник…

Вероника умолкла, когда внезапно прервалась связь. Она снова набрала номер — но ей ответила бесконечность длинных гудков. Решив в конце концов, что произошла какая-то поломка на линии, она поставила на место телефон и направилась в ванную.

Бросив трубку, Констанс судорожно сжала подлокотники кресла и сделала глубокий вдох. Но воздуха было так мало! Надо бы встать и открыть окно… Она поднялась было на ноги, но пол поплыл под ней, и она упала назад в кресло.

Все вокруг было как в тумане. Очертания предметов растворялись в дрожащей дымке, наполнившей комнату. Вскоре от них остались лишь расплывчатые пятна — зеленое пятно ковра, желтое пятно штор, синее пятно окна… Телефон зазвонил снова, и тогда она выдернула провод из розетки, но звон продолжал звучать у нее в ушах. Она схватилась обеими руками за голову, прижала ладони к пульсирующим вискам. «Габриэле — это всего лишь имя», — сказала она про себя. Но это не помогло.

— Габриэле — это всего лишь имя, — повторила она вслух. И сразу же услышала голос дочери. «Оно звучит по-королевски. Но он и есть король…»

— Я хочу стать королем, — сказал синеглазый мальчишка и улыбнулся.

В его улыбке было что-то особенное. Когда он улыбался, было невозможно не улыбнуться в ответ. И Констанс улыбнулась, поднимая к нему восхищенные и немного грустные глаза.

— Ты и есть король, — сказала она. — Ты разве этого не знаешь?

Он посмотрел на нее сквозь пушистые ресницы и небрежно повел плечами.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Я хочу успеха, Констанс. Успеха, славы, популярности — назови это как хочешь.

— Ты хочешь стать великим писателем?

— Не знаю. Наверное, да. — Он тряхнул головой. В его глазах промелькнула легкая тень сомнения. — А что я еще умею делать, кроме того, что писать книги? Ровно ничего, Констанс. Поэтому… Знаешь, что я сделаю сегодня вечером? Запасусь терпением и сяду за мой роман.

Она засмеялась.

— Мне что-то трудно в это поверить…

— Мне тоже, — признался он. — Думаешь, легко усидеть за письменным столом, когда на улице творится… вот это? — Он сделал широкий жест рукой. — Ты только взгляни, какая красота! — с благоговейным восторгом прошептал он, замедляя шаг.

Они шли по залитой солнцем аллее, и все вокруг них цвело и смеялось. Весна наступила неожиданно, невероятно рано. Еще вчера шел мокрый снег и было пасмурно и зябко — а сегодня все вдруг проснулось, спеша навстречу лету.

Был только конец февраля…

Они остановились посреди аллеи и повернулись друг к другу. Его дымчато-синие глаза взглянули на нее с неожиданной нежностью. Луч ослепительно яркого солнца протянулся между ними, и он зажмурился. Она хотела что-то сказать, но он не дал ей заговорить.

— Только не надо меня любить, Констанс, — сказал он очень тихо, склонясь над ней. — Я никогда не смогу ответить на твою любовь так, как ты этого хочешь. Я не из тех, кто влюбляется на всю жизнь.

Она сомкнула пальцы на его затылке, с наслаждением погружая руки в его густые и мягкие, как шелк, волосы.

— Я и не прошу твоей любви, Габриэле, — прошептала она. — Моей любви хватит на нас обоих.

— По-моему, это просто замечательно — то, что маме пришло в голову еще с детства обучить меня итальянскому.

— Ты так считаешь? Но мы с тобой могли бы разговаривать по-английски, если бы ты не знала итальянского. Я говорю по-английски достаточно сносно.

— Не в том дело. Просто я… я очень рада, что могу разговаривать с тобой на твоем родном языке.

Они ужинали в увитой диким виноградом беседке, расположенной в одном из самых уединенных уголков сада. Уже наступила ночь, и Джимми мирно посапывал, растянувшись под столом. Вокруг них стрекотал целый хор цикад, а ветер шелестел листвой дикого винограда, сквозь которую проглядывали клочки фиолетового неба. Под самым потолком беседки была подвешена люстра в форме большого пурпурного цветка, а на мраморных, увитых зеленью колоннах были развешаны светильники поменьше, тоже похожие на экзотические цветы. Их свет играл на хрустальных бокалах и отражался в глазах Вероники.