Франсуаза Саган - В ловушке любви

— Это было бы замечательно, — сказала я.

— Уверен, что отдых пойдет вам на пользу, да и мне тоже, — добавил Юлиус. — В Париже отвратительная погода. Она буквально давит на меня.

Я плохо могла представить себя, чтобы что-то давило на Юлиуса и тем более раздавило. Для этой цели скорее понадобился бы бульдозер. Но, конечно, я была несправедлива. Или у меня не доставало воображения? Что в общем-то одно и тоже.

— Я постараюсь приехать как можно скорее, — продолжал он. — Не волнуйтесь за меня. Чем вы собираетесь заняться сегодня вечером?

Я ответила, что сама еще не знаю. Так оно и было. Он засмеялся и посоветовал посмотреть какой-нибудь фильм и лечь спать. Он порекомендовал мне некого господина Мартина — одного из администраторов гостиницы, — к которому я могла обратиться с любыми просьбами, и передал привет от Дидье, который, как ему показалось, уже сильно скучал без меня. Еще он сказал, где в его номере я могу найти несколько забавных книг, и нежно пожелал спокойной ночи. Одним словом, успокоил.

Я заказала по телефону легкий ужин, отыскала в спальне книгу Малепарте и, использовав улучшившееся настроение, открыла чемодан и стала приводить вещи в порядок. А в нескольких кварталах от моего отеля, в ватной тишине комнаты на белых простынях лежал измученный и разбитый молодой человек. Он ждал, когда кончится ночь. Я представила себе на мгновение это долгое и страшное ожидание в ночи, опрокинутый профиль с синевой щетины, лицо, зарывшееся в подушку. Но вскоре я погрузилась в чтение и забыла обо всем, кроме дикого мира «Капута». У меня был действительно тяжелый день.

Утром я сначала отправилась посмотреть выставку Эдварда Хуппера, американского художника, которого любила особой любовью. Около часа я стояла, мечтательно глядя на его меланхолические картины, населенные одинокими героями. Особенно долго я задержалась у «Сторожей моря». На полотне мужчина и женщина сидели совсем рядом друг с другом, но вместе с тем они были бесконечно далеки. Поодаль был дом кубической формы, оба героя смотрели на море. Мне вдруг показалось, что это полотно — безжалостная проекция нашей с Аланом совместной жизни.

Он побрился и даже сумел частично вернуть себе нормальный цвет лица. Глаза уже не были полны безмолвного страха и мольбы. В них светился иной огонь, и я тут же узнала его: это было пламя недоверия и злобы. Он едва дал мне сесть.

— Итак, ты покинула мой дом и снова живешь за счет Юлиуса А. Крама? Он приехал с тобой?

— Нет, — ответила я. — Он одолжил лишь мне свой номер в гостинице, а так как мы с твоей матерью плохо понимаем друг друга… ты же знаешь…

Он перебил меня. Щеки порозовели, а глаза сверкали. В который раз я с грустью отметила, каким красивым становится его лицо, когда он охвачен ненавистью. Существует такая порода людей — и она не так малочисленна, — которая чувствует себя нормально лишь во время сражений.

— А я-то думал, что ты приехала из-за меня. Но он, конечно, не сумасшедший, чтобы оставить тебя одну больше чем на двое суток. Когда он прилетает?

Я была на грани. Шестым чувством он обо всем догадался, и хотя мне не в чем было упрекнуть себя, мне нечего было ответить. Я вновь попала в ту безысходную ситуацию, в которой находилась все время нашего брака. Быть невиновной, но всегда подозреваемой — что может быть обиднее? Я попыталась все свести к шутке и начала рассказывать про Хуппера, про полет на самолете, но он едва слушал. И только я замолчала, как быстро вспомнил, на чем остановился в своих обвинениях при нашей последней встрече, и с вдохновением и злостью продолжил тему. Я сидела, слушала и убеждалась в правоте принятого решения. Нет, его невозможно было изменить. Разрыв был неизбежен, а то, что произошло вчера, было лишь случайностью, виной чему была моя жалость. А я слишком хорошо знала, что никогда любовь не расцветет на почве жалости. Она просто обречена на гибель.

— Так, — сказала я, в последний раз пытаясь его урезонить. — Я в последний раз повторяю тебе, что никогда не была близка с Юлиусом.

— Еще бы, — быстро подхватил он. — В мое время для этого ты подбирала себе более молодых и красивых.

— В твое время, как ты говоришь, я никогда и никого себе не подбирала. Было лишь всего два случая, которые ты сам спровоцировал.

— Как бы там ни было, а Юлиус А. Крам взял тебя под свое крылышко. Под свое золотое крылышко. И, кажется, там тебе нравится. А потом, — добавил он с неожиданной силой. — Что мне до того, спишь ты с ним или нет! Ты постоянно видишься с ним, общаешься, звонишь ему, улыбаешься, да-да, улыбаешься и говоришь. Но не мне, не со мной! А с кем-то другим! Даже если он не дотронулся до тебя и пальцем, какая разница?!

— Ты хотел бы снова жить вместе? Как в те последние недели перед твоим отъездом? Снова пережить то сумасшествие в нашей квартире? Это и есть мечта твоей жизни?

Его глаза впились в меня.

— Да, — ответил он. — Те две недели ты полностью принадлежала мне. Ты была только со мной, как когда-то на тех одиноких пляжах, куда я возил тебя и где ты никого не знала. Но даже там, через пару недель, ты завязывала знакомства с рыбаками, отдыхающими или официантами в кафе. И тогда ничего не оставалось, как уезжать. Мы объездили все Барбадосские и Галапагосские острова. Все до единого! Но ведь есть еще и другие острова, на которых ты еще не бывала и куда я увезу тебя, если понадобится — силой.

Под конец он уже орал. Он вспотел и стал похож на настоящего сумасшедшего. Испугавшись, я поднялась со стула. Открылась дверь, и вошла сестра. Она была спокойна, но действовала быстро и решительно. В руках у нее был шприц. Он никак не хотел успокоиться и продолжал сопротивляться. Тогда она нажала на кнопку звонка, и появился санитар. Он сделал мне знак выйти. Я стояла в коридоре, прижавшись спиной к стене, испытывая, как героиня бульварного романа, неудержимую тошноту. Алан продолжал выкрикивать названия островов, бразильских пляжей, индийских провинций. Его голос становился все пронзительнее. Я заткнула уши. Неожиданно наступила тишина. Из палаты вышла сестра. Она была по-прежнему спокойна.

— Он просто в великолепном состоянии, — сказала она, и в голосе читался упрек.

Ну все! С меня было довольно. Я больше не могла этого вынести. Я повернулась и поспешила к выходу, пересекая тихие коридоры больницы. Ноги дрожали. Что бы там Алан ни говорил, но больше я не собиралась с ним встречаться. Никогда! Это просто невозможно было вынести. Невозможно, невозможно… Я шла и повторяла это слово до самых дверей своего номера в отеле «Пьер». Секретарша Юлиуса как раз распаковывала чемоданы. Она повернула голову и удивленно взглянула на меня. Тут же из комнаты вышел Юлиус, я бросилась к нему и разрыдалась у него на плече. Он был меньше меня ростом, и мне пришлось нагнуться, чтобы вот так стоять, оперевшись на него. Наверное, в этот момент я была похожа на молодое, обессилевшее деревце, пытавшееся устоять за счет сухой, но очень крепкой деревяшки, которую воткнули в землю рядом.