Франсуаза Саган - В ловушке любви

Я не могу сказать, что не слушала его, потому что отвечала. Только человек, слушавший и что-то отвечавший ему, не был мной. Мной, в том смысле, в каком я привыкла ощущать себя. Пришел дворецкий и предложил нам выпить. Я набросилась на водку и выпила рюмку одним махом. Юлиус с беспокойством взглянул на меня и заметил, что вот уже тридцать лет, как пьет только томатный сок. Один из его дядьев, да и отец умерли от цирроза печени. Короче, это была семейная болезнь, и Юлиус хотел избежать ее. Я слегка кивнула в ответ, русский эликсир придал мне смелости, и я задала наконец ему вопрос, который не давал мне покоя:

— Как это случилось, что вы приехали ко мне сегодня?

— Когда вы не пришли на свидание — на наше второе свидание, — начал Юлиус, — я очень удивился.

Я поудобнее устроилась на кожаном диване, не понимая, что могло его удивить в моем отказе. Или, может быть, сильные мира сего не привыкли к осечкам.

— Я был очень удивлен, — продолжал Юлиус, — потому что у меня осталось очень живое и теплое воспоминание о нашей с вами встрече в Салине.

Я кивнула головой, в который раз поражаясь тому, какие сюрпризы может преподнести необщительность.

— Видите ли, — продолжал Юлиус, — я никогда не говорю о себе, а в тот раз я признался вам в том, что никто обо мне не знает, ну, естественно, за исключением Генриетты.

Я смотрела на него, ничего не понимая. Что это еще за Генриетта? Может, я сбежала от одного сумасшедшего, чтобы попасть к другому?

— Это та девушка, англичанка, — уточнил Юлиус. — Вся эта история застряла у меня в памяти и в жизни, словно заноза. Так как моя роль в ней была более чем идиотской, я никому не смел рассказать об этом. И вдруг там, в Салине, я прочел в вашем взгляде нечто, что подтолкнуло меня к откровенности. Почему-то я был уверен, что вы не будете смеяться надо мной. Не могу даже передать, как мне стало хорошо. Вы были такой спокойной, доверчивой… Мне очень хотелось увидеть вас еще раз.

Он говорил медленно, но довольно бессвязно.

— Да, но как вы все-таки добрались до меня?

— Я навел справки. Сначала расспросил ваших друзей. Затем отправил секретаря к вашей консьержке и горничной. Ну и так далее… Я долго колебался, прежде чем ворваться в вашу личную жизнь, но потом я пришел к выводу, что это мой долг. Я прекрасно понимал, — добавил он с торжествующим смешком, — что лишь что-то из ряда вон выходящее помешало вам придти сегодня в Салину.

Я словно разделилась: меня раздирали одновременно смех и негодование. Негодование во всех отношениях обоснованное. По какому праву этот незнакомец допрашивал моих друзей, консьержку, горничную? Во имя какого чувства он осмелился утолить свое любопытство за мой счет? Используя свою силу и деньги. Неужели только из-за того, что я не рассмеялась ему в лицо, когда он рассказывал мне о своей неудавшейся любви к дочери английского полковника? Что-то не верилось. Слишком много людей вилось у его ног, и были среди них те, кто вполне искренне посочувствовал бы этой печальной истории. Он врал мне, но почему? Он ведь должен был знать и чувствовать, что не нравится мне и никогда не понравится. Бывает, что между мужчиной и женщиной с первого же взгляда словно заключается пакт о ненападении или договор, исключающий какие-либо соглашения. И ничего тут не поделать. Бессильно даже тщеславие. Несколько мгновений я ненавидела его, его самоуверенность, его мебель в стиле Людовика XIII. Я ненавидела его всеми силами души. Я молча протянула ему свой стакан, и, укоризненно поцокав языком, — уж не вообразил ли он себе в самом деле, что его фамильный цирроз печени навсегда отвратит меня от алкоголя? — он отправился наполнять его.

Итак: я находилась где-то на востоке Парижа, в поместье в стиле Людовика XIII, в обществе банкира-детектива. У меня не было машины, багажа, цели. Не было и мыслей относительно моего ближайшего, а тем паче далекого будущего. В довершение всего наступал вечер, и становилось темно. В жизни я пережила много всяких ситуаций — комических, экстравагантных и даже зловещих, — но в этот раз я превзошла саму себя. Я поздравила себя с таким редким успехом и мысленно сняла перед собой шляпу, затем отпила немного из стакана. Его содержимое, казалось, было единственным на земле, что доставляло мне радость. Но очень скоро я поняла, что мне не следовало так пренебрегать консервами, потому что голова уже начинала кружиться. А перспектива видеть Юлиуса А. Крама в трех экземплярах нисколько не вдохновляла.

— Вы не могли бы поставить какую-нибудь пластинку?

Теперь настала его очередь прийти в замешательство — не все же мне, — Юлиус встал, открыл один из секретеров эпохи Возрождения. Конечно, он не ожидал такой реакции от женщины, которую только что вырвали из рук садиста. В глубине секретера располагалась стереофоническая аппаратура, по словам хозяина, японского происхождения. Учитывая декорации, я ожидала услышать Вивальди, но комнату заполнил голос Тебальди.

— Вы любите оперу? — спросил Юлиус.

Он сидел на корточках напротив дюжины никелированных ручек и казался от этого выше, чем был на самом деле.

— У меня есть «Тоска», — произнес он все так же торжественно.

Я обратила внимание на странную манеру этого человека всем гордиться. Не только своей аппаратурой, которая действительно была великолепной, но даже и Тебальди. А может быть, я попала на первого богача, научившегося получать реальную радость от своих денег. И если дело обстояло именно так, то это свидетельствовало о его больших душевных силах. Я знала, что богатые люди под извечным и порядком надоевшим предлогом, что деньги подобны обоюдоострому мечу, предпочитают говорить о тех ранах, которые они им наносят. Из-за своего богатства они считают, что люди заискивают перед ними или избегают их общества, но в любом случае завидуют. И что бы они ни приобретали, благодаря своим деньгам, это не доставляло им истинного удовольствия. Когда они были щедры, их не покидало чувство, что их обманывают. А когда они были недоверчивы, то утверждали, что уже не раз имели возможность самым грустным образом убедиться в обоснованности своих выводов. Но тогда, — может быть из-за выпитой водки, — мне казалось, что Юлиус А. Крам горд не столько своими финансовыми успехами, сколько тем, что, благодаря им, может без каких-либо шумов и шипов слушать безупречный и чистый голос Тебальди, женщины, которой он восхищался. В своей наивности он, наверное, так же гордился ловкостью своих секретарей, благодаря которым, ему удалось избавить очаровательную молодую женщину — то есть меня — от ужасной, по его мнению, судьбы.

— Когда вы собираетесь разводиться?

— А кто вам сказал, что я хочу развестись? — спросила я неприветливо.