Кэрол Мэттьюс - В радости и в горе

— Разве ты не рада, что мы все же сделали это! Разве у тебя нет ощущения победы?

— Если ты хочешь сказать, что я должна радоваться тому, что все позади, то да, — улыбнулась Джози. Все же теперь, когда она постепенно пришла в себя после пережитого страха, ее посетило волнующее чувство свершения. Ладно, по крайней мере, им не пришлось стоять в очереди.

— Это как роды, — убеждал он ее. — Когда вернешься домой и начнешь рассказывать об этом всем своим друзьям и знакомым, то скоро забудешь о крови и боли.

Как и о боли расставания, которая также смягчается со временем.

— А ты, кажется, неплохо разбираешься в родах?

— Совершенно не разбираюсь, — усмехнулся Мэт. — Однако я знаю все, что необходимо знать о том, как надо преодолевать себя. И мне кажется, что если мы благополучно доберемся до конца нашего чаепития, то это уже будет неплохо.

— Преодолевать себя? — задумчиво повторила за ним Джози. Она тоже кое-что об этом знала. Когда-то она думала, что не сможет жить одна, а сейчас не понимала, как могла жить с Дэмиеном.

Наконец дрожь в руках поутихла, величина их колебаний по шкале Рихтера была незначительной; словом, уже не та неистовая трясучка, что была вначале. Хотелось бы надеяться, что и колени скоро успокоятся. Мало-помалу она приходила в норму.

В задумчивости она уставилась в бледно-бежевую жидкость в стакане.

— Может быть, ты и прав, — сказала она.

Затем, держась за руки, они бродили вокруг музея статуи Свободы, поражаясь способности американцев придавать большое значение даже самым банальным мелочам, делать из мухи слона, создавать бесчисленные копии, наводняющие собой бесконечные полки сувенирных магазинов и домов по всему миру; при этом всякая десятицентовая дребедень оценивалась, как правило, не меньше чем в двадцать долларов.

— Позволь купить тебе эту Свободу как напоминание о твоих достижениях, память о которых, правда, и без того будет жить в веках, — произнес Мэт, выбрав удивительно липкую статуэтку из зеленого пластика, голову которой венчала золоченая корона.

— Благодарю. — Статуэтка была неимоверно безвкусной, но Джози уже знала, что будет дорожить ею больше всего на свете.

— А что, если еще и это в довершение картины? — Он водрузил на ее голову большую корону, как у Свободы, из зеленого пенополиуретана.

Джози снисходительно приняла соответствующую позу.

— Выглядишь потрясающе, — сказал он.

— Ну и лжец же ты, — ответила она. Он рассмеялся, но корону все же купил.

На обратном пути к пристани Мэт держал ее за руку, по-дружески, без всякого намека на интимность, но это тем не менее волновало ее, и она чувствовала, как под короной на голове пробегают горячие токи.

Они едва успевали на последний паром, и в сумерках силуэты небоскребов становились нечеткими. Они стояли у поручней и смотрели на Манхэттен, который надвигался на них по мере того, как они, успокоенные, толчками приближались к нему через Верхний залив Нью-Йорка. Солнце уже село, и теперь ощутимо похолодало. Пробирало до костей. Мэт притянул ее к себе, обвив руками, чтобы хоть как-то уберечь от порывистого ветра. Она бы предпочла укрыться внутри пароходика и посидеть с ним так вот, обнявшись, в тепле буфета, но не двигалась, боясь прервать объятие Мэта, который, может быть, уже не решится вновь прижать ее к себе.

— Спасибо за отличный день, — прошептал Мэт, почти касаясь губами ее шеи. — Мне давно не было так хорошо.

Вот он наступил, этот неприятный момент, который она просто ненавидела. Момент, когда люди неловко перекидываются пустыми фразами, не решаясь сказать: «Прощай», «Пока», «До свидания», «Auf wiedersehen» [3] Auf wiedersehen (нем.) — до свидания. , «Adieu» [4] Adieu (фр.) — до встречи. . «Все было просто великолепно, но мне надо идти. Позвони. Нет, я лучше сам позвоню. Когда-нибудь. Скоро. Правда позвоню». А потом — еще и неловкость от того, что надо решить: целоваться или не целоваться? Целоваться, но не особенно пылко? Целоваться, но без привкуса отчаяния?

Каждый раз в подобных ситуациях она все равно делала что-то не так — именно это всегда и было последним, что она от них слышала. И почему только мужчины не могут быть честными и просто сказать: «Знаешь, все было отлично, но ты — женщина не в моем вкусе. Мне нравятся более высокие». (Варианты: более низкие, более полные, более худые, более светловолосые, больше похожие на мою мать, ну, в общем, другие.) Почему взрослые люди считают необходимым играть в эти детские игры?

— Джози… — вздохнул Мэт.

Нет, только не это, он не должен говорить, что она не из тех женщин, которые ему нравятся! Пусть он даст ей номер своего мобильного телефона и пусть одна цифра в нем будет намеренно не той; тогда всю вину можно будет свалить на неустойчивую связь и на ее невезучесть, а не на всю неадекватность ее поведения с мужчинами. И поскольку спать все равно жестко, то уж лучше постелить помягче.

— Мне очень… — Мэт опять вздохнул, — спокойно и уютно с тобой.

— Уютно? — нахмурилась Джози. — Как в старых шлепанцах?

— Нет, — Мэт всматривался в даль. — Нет, как в дорогих кожаных перчатках.

— А это что, хорошо?

— Да, — он развернул ее к себе, — очень хорошо.

— Разве?

— Все же лучше, чем в шлепанцах.

Джози фыркнула.

— Мне бы хотелось увидеться сегодня вечером, — тихо сказал он ей на ухо. — У тебя есть какие-нибудь планы?

О, пока я в Нью-Йорке, мне надо пообедать с таким множеством знаменитостей: с Дональдом Трампом, с Вуди Алленом, со Слаем Сталлоне, может быть, даже с Биллом Гейтсом!

— Да, в общем, ничего такого, чего нельзя было бы отменить, — ответила она.

Мэт взглянул на часы.

— А мне надо не упустить тут одну рок-группу перегруженных гормонами парнишек.

— Известных под именем…

— «Крутоголовые».

— Крутоголовые?

На его лице отразилось отчаяние.

— Знаю, — вздохнул он, — я для такого староват. Я еще помню Нила Седаку. Более того, мне нравился Нил Седака! Меня самого кидает в дрожь от этого откровения, — он покачал головой и опять вздохнул. — Их студия находится в нижней части Ист-Сайда. Мне надо пройти еще и через это испытание.

Джози рассмеялась.

— Может быть, встретимся где-нибудь попозднее? Что ты об этом думаешь?

Она обрадовалась, что мысль о месте встречи ей в голову пришла тут же.

— Как ты относишься к мексиканской кухне? — спросила она. — Я знаю неплохое место, «Аламо», на Сорок восьмой улице в Ист-Сайде.

— Я обожаю все мексиканское. Восемь часов, пойдет? — Мэт шарил в карманах. — Пожалуй, мне лучше записать. Память у меня уже не та, что…

— У слона?

— …что раньше. — Он вытащил ручку и помятый листок бумаги и что-то на нем нацарапал. Запихнул этот листок поглубже в один из карманов своего пальто и притянул ее к себе.