Мэри Брэддон - Аврора Флойд

Арчибальд не мог привезти свою дочь в лучшее место. Эта ферма казалась эдемом отдохновения для этой бедной, утомленной, девятнадцатилетней девушки. Так было приятно лежать, закутавшись в шаль на диване, обитом ситцем у открытого окна и прислушиваться к сельскому шуму по другую сторону изгороди, между тем как верный Боу-оу лежал, положив передние лапы на подушки у ног больной.

Звуки с фермы были приятнее для Авроры однообразного голоса мистрисс Поуэлль; но так, как эта дама считала своею обязанностью читать вслух для увеселения больной, мисс Флойд была слишком добра для того, чтобы признаться, как ей надоедали «Мармион», «Чайльд-Гарольд», «Эванджелина» и «Майская царица», и как она предпочитала, в настоящем расположении своей души прислушиваться к кваканью уток, к хрюканью поросят, нежели к самым высоким стихотворениям, когда-либо написанным умершими или живыми поэтами.

Бедная девушка страдала очень; и в этом медленном выздоровлении, в этом постепенном возвращении сил было какое-то ленивое удовольствие. Вся ее натура оживала вместе с оживлением летней погоды, как деревья в саду обнаруживали новую силу и красоту, так и великолепная жизненность ее организации возвращала свое обычное могущество. Горькие удары оставили шрамы, но все-таки не убили Аврору. Они даже не вполне изменили ее, потому что проблески прежней Авроры являлись каждый день в бледной выздоравливающей, и надежды Арчибальда Флойда оживали, когда он глядел на свою дочь.

Люси и мать ее воротились в свою виллу в Фельгэм и к своим семейным обязанностям, так что лимингтонское общество состояло только из Авроры и ее отца и этой бледной тени приличия, светловолосой вдовы мичмана.

Но не долго оставались они без гостей. Джон Меллиш, искусно воспользовавшись суматохою в Фельдене, вырвал у банкира приглашение в Лимингтон, и через две недели после их приезда его высокая фигура и белое лицо явились у низкой деревянной калитки коттэджа. Аврора засмеялась (в первый раз после своей болезни), когда она увидала своего верного поклонника, с дорожным мешком в руке, пробирающегося по лабиринту травы и цветов к открытому окну, у которого сидела она и отец ее.

Арчибальд, увидев первый проблеск веселости на этом возлюбленном лице, готов был обнять Джона Меллиша за то, что он был причиною этого. Он обнял бы и уличного скомороха, ярмарочного комедианта, пожалуй, даже, представляющих собак и обезьян, если бы они могли вызвать улыбку у его больной дочери. Подобно восточному государю в волшебной сказке, который предлагал половину своего царства и руку своей дочери тому, кто вылечит принцессу от головной боли, Арчибальд готов был в своем банке в ломбардской улице выплачивать баснословную сумму тому, кто мог бы доставить удовольствие этой черноглазой девушке, теперь улыбавшейся, первый раз в этом году, при виде высокого белолицего йоркширца, явившегося изъявить свое обожание.

Не следует предполагать, чтобы мистер Флойд не чувствовал удивления, узнав о разрыве своей дочери с Тольботом Бёльстродом. Тоска и страх испытываемые им во время ее продолжительной болезни, не оставляли места для других мыслей, но когда пришла опасность, он не мало размышлял о внезапном разрыве влюбленных.

Раз в первую неделю их приезда в Лимингтон, он осмелился заговорить с Авророй об этом и спросить, зачем она отказала капитану. Аврора более всего на свете ненавидела ложь. Я не говорю, чтобы она никогда не лгала в своей жизни. Некоторые сумасбродные поступки влекут за собою ложь и притворство так же верно, как тень, следующая за нами, когда мы ходим на вечернем солнце. Увы! Моя героиня не безукоризненна. Она готова была снять свои башмаки и отдать их босоногому нищему; она готова была вынуть сердце из груди, если бы могла этим вылечить раны, нанесенные ею любящему сердцу ее отца. Но тень сумасбродства помрачила ее сиротскую юность, и она должна была жестоко искупить этот незабытый проступок; но натура ее была правдива и чистосердечна, и многие молодые девицы, жизнь которых была устроена по правилам, могли сказать ложь гораздо охотнее Авроры Флойд.

Поэтому, когда отец спросил ее, зачем она отказала Тольботу Бёльстроду, она не отвечала на этот вопрос и просто сказала, что ссора была очень тягостная и что она надеется никогда более не слыхать имени капитана, но в то же время уверила отца, что жених ее поступил как джентльмен и честный человек.

Арчибальд безусловно повиновался дочери и имя Тольбота Бёльстрода никогда не было произносимо, так что как будто молодой человек никогда не занимал никакой доли в жизни Авроры Флойд. Богу известно, что Аврора чувствовала и страдала в своей маленькой комнатке. Богу одному известна горечь ее безмолвной борьбы.

Ее живое воображение увеличивало ее страдание. В тупой душе горе производит медленную тоску; но в Авроре волнение было свирепое и бурное; в кем как будто прошедшее и будущее слились в настоящим, чтобы произвести сосредоточенную агонию. Но зато бурная горесть утихает скоро вследствие своей силы, между тем как тупая печаль тянется иногда несколько лет, слившись наконец с самою натурою страдальца, как некоторые болезни составляют часть нашей организации.

Аврора была счастлива, что ей было позволено молча выдержать борьбу и страдать без расспросов, Если черные круги около ее глаз обнаруживали бессонные ночи. Арчибальд Флойд не мучил дочь тревожными расспросами и пошлыми утешениями. Проницательность любви сказала ему, что лучше оставить Аврору в покое, так что о неприятностях, нависших над маленькой семьею, не говорили ни слова.

Аврора держала свой скелет в каком-то темном углу, и никто не видал угрюмого черепа, никто не слыхал брянчанья сухих костей. Арчибальд Флойд читал газеты и писал письма; мистрисс Уальтер Поуэлль ухаживала за выздоравливающей, которая лежала почти весь день у открытого окна, Джон Меллиш ходил по саду и по ферме, разговаривал с работниками и двадцать раз в час то входил в дом, то выходил. Банкир иногда приходил в трагико-комическое недоумение, что ему делать с этим огромным йоркширцем. Он не мог сказать этому дружелюбному, доброму человеку, чтобы он убирался прочь; кроме того, мистер Меллиш был очень полезен и возбуждал веселость Авроры. Однако, с другой стороны, имел ли он право шутить с этим любящим сердцем? Справедливо ли было позволить молодому человеку упиваться блеском этих черных глаз, а потом отослать его, когда больная выздоровеет? Арчибальд Флойд не знал, что дочь его отказала Джону в одно осеннее утро в Брайтоне. Поэтому он решился поговорить со своим гостем откровенно и изведать глубину его чувств.

Мистрисс Поуэлль делала чай на столике у окна. Аврора заснула с открытою книгою в руке, а банкир ходил с Джоном Меллишем взад и вперед по аллее на золотистых лучах заходящего солнца.