Мэри Брэддон - Аврора Флойд

Богу было известно, как горько это возлюбленное дитя заставило его страдать, как глубоко вонзила она кинжал в самую глубину его любящего сердца и как охотно простил он ей.

Но прошлого Аврора загладить не могла. Она не могла переделать того года, который она вынула из жизни своего отца и который его беспокойство и отчаяние умножили в десять раз. Ее слезы, ее раскаяние, ее любовь, ее уважение, ее преданность могли сделать многое, но не могли уничтожить прошлого.

Старый банкир пригласил Тольбота Бёльстрода и его молодую жену приезжать в Фельден так свободно, как будто этот замок принадлежал им. Они приезжали иногда, и Тольбот рассказывал старику о неприятностях корнваллийских рудокопов, между тем как Люси слушала мужа с благоговением и восторгом.

Арчибальд Флойд гостеприимно принимал своих гостей и приказывал приносить из погреба для капитана самые старые и дорогие вина; но иногда в самой середине речей Тольбота о политической экономии старик уныло вздыхал и глядел через деревья на север, по направлению того отдаленного йоркширского дома, в котором царствовала его дочь.

Может быть, мистер Флойд не совсем простил Тольботу его разрыв с Авророй. Банкир, конечно, предпочитал Джона Меллиша, но он считал бы правильным, если бы капитан Бёльстрод удалился от света после замужества Авроры, изгнанником куда-нибудь, а не объявил бы о своем равнодушии женитьбой на бедной Люси.

Арчибальд с удивлением глядел на свою белокурую племянницу, изумляясь, как она могла понравиться Тольботу. Конечно, она была очень хорошенькая, с румяными щеками, белым носиком и розовыми ноздрями; но как холодна, как слаба казалась она в сравнении с этой египетской богиней, с этой ассирийской королевой, с блестящими глазами и волосами черными, как вороново крыло.

Тольбот Бёльстрод был очень спокоен, но, по-видимому, достаточно счастлив, гораздо счастливее с Люси, чем мог бы быть с Авророй. Безмолвное обожание его хорошенькой молодой жены успокаивало его и льстило ему. Ее кроткое повиновение, ее полное согласие с каждой его мыслью и с каждой его прихотью успокаивали его гордость; Люси была не эксцентрична, она была не запальчива. Если он оставлял ее на целый день одну в уютном домике в Гофмундской улице, который он нанял до своей женитьбы, он не боялся, что она одна поедет кататься верхом, даже без грума. Она могла быть счастлива без общества ньюфаундлендских собак. Она могла проходить по Регентской улице раз сто и не торговать «маленькой собачки». Она была кротка и женственна, и Тольбот без опасения мог положиться на ее собственную волю и не имел необходимости толковать ей, что и ее слабые ручки должны поддерживать достоинства Рали Бёльстродов.

Она иногда с робостью и с любовью заглядывала в его холодное, красивое лицо и спрашивала его слабым голосом: точно ли он счастлив.

— Да, моя милая, — отвечал обыкновенно корнваллийский капитан, — я очень счастлив.

Его спокойный деловой тон несколько разочаровывал бедную Люси, и она смутно желала, чтобы ее муж походил более на героев тех романов, которые она читала.

— Но ты любишь меня не так, как любил Аврору, милый Тольбот? — спрашивал умоляющий голос, так нежно желавший услышать опровержение.

— Может быть, не так, как я любил Аврору, душа моя.

— Не столько?

— И столько и лучше, моя милочка, любовью более благоразумной.

Если в первый раз, когда капитан сказал это, в его словах была маленькая ложь, можно ли осуждать его за это? Как мог он устоять от любящих голубых глаз, готовых наполниться слезами, если он отвечал холодно; от нежного голоса, дрожавшего от волнения, от ласковой руки, так легко лежавшей на его плече? Он был бы более чем человек, если бы мог дать нелюбящие ответы на эти любящие вопросы.

Настал скоро день, когда в ответах его не было уже ни тени лжи. Его маленькая жена прокралась почти неприметно в его сердце; и если он вспоминал лихорадочный сон прошлого, то только для того, чтобы радоваться спокойной ясности настоящего.

Тольбот Бёльстрод с женою гостили в Фельдене несколько дней в жаркую июльскую погоду и сидели за обедом с мистером Флойдом на другой день после грозы. Посреди обеда неожиданно приехали мистер и мистрисс Меллиш, подъехавшие к двери в наемной карете именно в ту минуту, как на стол поставили вторую перемену.

Арчибальд Флойд узнал голос дочери и побежал в переднюю встретить ее.

Она не спешила броситься на шею к отцу, но смотрела на Джона Меллиша с утомленным, рассеянным выражением, между тем как йоркширец постепенно освобождался от кучи дорожных мешков, зонтиков, шалей, журналов, газет и пальто.

— Душа моя! Душа моя! — воскликнул банкир, — какой приятный сюрприз! Какое неожиданное удовольствие!

Она не отвечала отцу, но обвилась руками вокруг его шеи и печально заглянула ему в лицо.

— Захотела приехать, — сказал Джон Меллиш, как будто обращаясь к самому себе. — Захотела. Черт знает зачем! Сказала, что должна ехать. Что же мне было делать, как не везти ее? Если бы она попросила меня отвезти на луну, как же бы мог я не отвезти ее? Но она не хотела взять никакой поклажи, потому что мы уезжаем завтра.

— Уезжаете завтра! — повторил мистер Флойд, — невозможно!

— Помилуйте, — закричал Джон, — что может быть невозможного для Лолли?

Люси быстро подошла поздороваться с кузиной; но я боюсь, что острое чувство ревности пронзило это сердце при мысли, что Тольбот опять увидит эти гибельные черные глаза.

Мистрисс Меллиш обняла свою кузину так нежно, как обнимала бы ребенка.

— Вы здесь, милая Люси, — сказала она, — как я рада!

— Он любит меня, — шепнула маленькая мистрисс Бёльстрод, — и я не могу, никогда не могу пересказать вам, как он добр.

— Разумеется, нет, моя милочка, — отвечала Аврора, отводя свою кузину в сторону, между тем, как мистер Меллиш пожимал руку своему тестю и Тольботу Бёльстроду. — Он самый знаменитейший из принцев, самый совершеннейший из праведников — не так ли? И вы обожаете его все более и более каждый день, вы поете безмолвные гимны в похвалу ему. Ах, Люси, сколько есть разных родов любви и кто может сказать, которая лучше или выше? Я смотрю на Джона Меллиша беспристрастными глазами; я знаю каждый его недостаток, я смеюсь над каждой его неловкостью. Да, я смеюсь теперь, потому что он роняет все эти вещи скорее, чем слуги успевают подбирать. Я вижу все это как нельзя яснее, а между тем люблю его всем сердцем и душою, и не хотела бы исправить ни одного недостатка из опасения, чтобы не сделать его другим, а не таким, каков он теперь.

Люси Бёльстрод вздохнула.

«Как хорошо, что моя бедная кузина счастлива! — подумала она. — Однако как же она может быть счастлива с этим нелепым Джоном Меллишем»?