Уильям Локк - Счастливец. Друг человечества

Для маленького Поля Кегуорти столь явная фантастика была откровением свыше. Он сам был этот похищенный мальчик. Памятное предсказание богини получило подтверждение как бы в священном писании. Ослепительное Видение, до сих пор неясное, обрисовалось с большой отчетливостью. Он уже сознавал, как велика разница во внешности и складе мыслей между ним и окружающей его средой. Его не любили из зависти. Его явное превосходство было ядом для их низких душ. Теперь он владел разгадкой тайны.

Мистрисс Бэтон не была его матерью. По неведомым причинам он был похищен. Зная о его высоком происхождении, она ненавидела его, колотила и беспрерывно оскорбляла. Правда, она никогда не изливала избытка нежности и на свое потомство, но все же маленькие Бэтоны процветали, пользуясь настоящей материнской лаской. Они, его ничтожные собратья, были ее настоящими детьми. Что же касается его, Поля, то все было ясно. Где-то, в неведомом далеке, высокопоставленная чета сокрушалась о потере единственного сына. Вот сидят они в мраморном дворце, окруженные лакеями в золоте и пурпуре (слуги в воображении Поля рисовались всегда «роскошно разодетыми лакеями»). Они сидят за столом, нагруженным ананасами на золотых блюдах, а сердца их изнывают от тоски.

Полю казалось, что он слышит их разговор:

«Если бы только наш возлюбленный сын был с нами», — говорит принцесса, утирая слезы.

«Будем терпеливы, ваше драгоценное высочество, — отвечает принц с грустной покорностью судьбе. — Будем верить, что небо уничтожит ядовитую язву, которая точит наше сердце».

Полю было ужасно жалко их, и он тоже смахивал слезинку…

Этот день остался у него в памяти на много лет. Он сидел в одиночестве на своем пустыре в скверное мартовское утро — были пасхальные каникулы. На грязном участке земли, пропитанном копотью и покрытом мусором, там и сям пробивался жалкий чертополох, борясь за свое существование; но главным образом флора состояла из выброшенной рваной обуви, коробок из-под консервов, ржавых кусков железа и битых бутылок. С одной стороны пустыря виднелись задворки грязных маленьких домов, дворы, увешанные мокрым бельем, — граница безнадежного городка, рисовавшегося вдали фабричными трубами и шпилями церквей. С другой стороны высились кирпичные брандмауэры [5] Огнестойкие стены, разделяющие смежные здания для предупреждения распространения пожара. фабрик, городского газового завода и стационарных построек, где виднелись семафоры, напоминающие виселицы; трамвайная линия пробегала мимо ряда незаконченных построек.

Голгофа была только мрачным садом в сравнении с пустырем Поля. Иногда уличные мальчишки копались в нем, как маленькие кролики. Но по большей части здесь царило пустынное уединение. Население Блэдстона избегало этого места, так как на нем случалось располагаться лагерем цыганам и бродячим торговцам. К тому же оно пользовалось дурной славой из-за одного или двух ночных убийств, совершенных в его мрачном уединении. Поль точно знал то место, яму около газового завода, где «прикончили» женщину, и даже он, господин и хозяин пустыря, предпочитал держаться в почтительном отдалении. Все же это было его собственное владение. Он гордился сознанием права собственности. Пещера около кучи мусора и яма, где он хранил свою библиотеку, были самыми уютными местами, какие он знал.

На многие годы запомнил Поль этот день. Пустырь сиял совершенно особенным сиянием. Он прочел рассказ в один присест, просидев здесь несколько часов подряд во власти своего Видения. Наконец тьма стала опускаться вокруг него, и он очнулся с сознанием, что провел здесь весь день. Со вздохом Поль спрятал книгу в яму, ловко прикрыв ее куском штукатурки, и побежал домой, окоченевший от холода. В молчании ночи достал он свое агатовое сердечко и приласкал его. Как многим этот день напоминал тот, когда она сняла его со своей шеи! Ему казалось, что эти два дня имеют огромное значение в его жизни и как будто дополняют друг друга. Как бы то ни было, он девять месяцев ждал подтверждения того откровения, которое получил в тот прекрасный день.

На следующее утро Поль проснулся человеком, находящимся во власти навязчивой идеи, с несокрушимой верой в свою судьбу. Его звезда ярко сияла. Он был рожден для великих свершений. В последовавшие затем годы это не было тщеславной мечтой ребенка, но ясной и несокрушимой верой детской души. Принц и принцесса стали реальными существами, его будущее величие — блестящей уверенностью. Мы должны это помнить, чтобы понять последующую жизнь Поля: она вся была построена на этом ослепительном сознании.

В тот же вечер он встретил Билли Гуджа во главе его шайки. Они играли в солдаты. Билли, выделявшийся шляпой с пером, сделанной из газетного листа, и деревянным мечом, пренебрежительно обратился к Полю:

— Пойдем, девчонка, изобьем мальчишек Стамфорд-стрит!

Поль скрестил руки и окинул его презрительным взглядом, как подобает человеку благородной крови.

— Ты не сумеешь избить даже клопа!

— Что ты сказал?

Поль повторил оскорбление.

— Скажи-ка еще раз! — воскликнул предводитель шайки, украшенный шляпой с пером.

Поль повторил еще раз, но за этим ничего не последовало.

Со стороны мальчишек на Билли посыпались советы учинить самую кровавую расправу.

— Попробуй-ка ударить меня! — сказал Билли.

Поль спокойно подошел и ударил его. Ударил крепко. Билли свалился с ног. Опыт прошлого подсказывал ему, что драться с Полем ему не под силу, но на случай драки он рассчитывал на поддержку шайки. На этот раз в вызове Поля звучала особая нотка, которая заставила его струсить. Шайка продолжала подзуживать его, но он не отвечал. Поль еще раз ударил Билли на глазах всех его приверженцев. С каким наслаждением он продолжал бы наносить ему удары! Билли стал отступать. Низкопробный боевой петух потерпел поражение. Поль, представляя себе, что сделал бы при подобных обстоятельствах непризнанный принц, подошел к Билли вплотную, ударил его по лицу, сорвал шляпу с его головы, вырвал меч из рук и возложил на себя эти отличительные признаки власти.

Билли молча скрылся в дымном воздухе улицы. Оборванное войско смущенно озиралось, но вожака у него больше не было. Поль Кегуорти, самый оборванный из всех, не имея ничего, кроме смешной экзотической красоты и победных трофеев, стоял перед ними. Цезарь в лохмотьях. Шайка ждала его приказаний. Они были готовы последовать за ним, чтобы воевать с войском Стамфорд-стрит. Они ждали только его сигнала. Поль изведал радость, доступную лишь немногим, — сознание абсолютной власти и полного презрения. Секунду или две он стоял посреди серой, жалкой улицы, наполненной визгом детей, пронзительной бранью матерей и резкими возгласами торговца гиацинтами, — в бумажной шляпе и с деревянным мечом в руках, презрительно глядя на раболепное войско.