Маурин Ли - Счастливый билет

С прошлой недели Кевин начал работать помощником молочника. Том оставил себе пять шиллингов, которые старший сын должен был отдать матери, так что Китти не стало легче и жизнь их не улучшилась. Она хотела, чтобы сейчас Кевин поспал хотя бы немного, потому что ему предстояло вставать в половине пятого утра.

В нескольких ярдах от входа упала бомба, и убежище издало странный скрежещущий звук, словно собиралось сложиться, как карточный домик. С потолка посыпалась бетонная пыль, отчего у людей начали слезиться глаза.

Поэтому все, кто находился внутри, с еще большим, нежели обычно, облегчением выслушали сигнал отбоя воздушной тревоги, и Китти с превеликой радостью повела свое так и не сомкнувшее глаз семейство домой. По дороге к выходу им пришлось перешагнуть через пьяных гуляк, которые уже начали праздновать Рождество.

Когда О’Брайены вошли в кухню и Китти включила газовый рожок, все семейство замерло на месте, пораженное представшей их глазам ужасной картиной.

Все, абсолютно все стало черным. Тарелки, оставшиеся на столе, мебель, каждый дюйм линолеума были покрыты толстым бархатным черным слоем. Даже разноцветные бумажные гирлянды, которые дети смастерили в школе и протянули из угла в угол, потеряли первоначальные оттенки и поражали глаз чернотой.

— Господи Иисусе Христе и Святая Дева Мария! — прошептала пораженная Китти О’Брайен. — Да что такое стряслось с нашим домом? Такое впечатление, что здесь резвился сам дьявол.

Лиззи наклонилась и сунула палец в порошкообразную копоть, издававшую резкий неприятный запах.

— Из дымовой трубы вылетела вся сажа, — сообщила девочка. — Это бомбы во всем виноваты.

Так оно и было. От сотрясения, вызванного ударной волной, сажа отслоилась от стенок дымовых труб. Осмотр гостиной и спален показал, что и их постигла та же участь, хотя и не в такой сокрушительной степени, поскольку в этих комнатах огонь разводили очень редко.

К счастью, у всех детей, за исключением Кевина, уже начались школьные каникулы, посему они поспали несколько часов, и в канун Рождества в доме началась генеральная уборка. Китти радовалась уже тому, что светомаскировочные шторы, которыми снабдили их власти, не нуждались в стирке и их достаточно было хорошенько вытряхнуть, чтобы избавиться от сажи.

По какой-то необъяснимой причине Китти на всю жизнь запомнила этот день и, состарившись, всегда вспоминала именно этот сочельник, поскольку в нем, похоже, сосредоточились все невзгоды, все счастье и гордость, которые составляли ее жизнь.

Она не ждала ни от кого подарков на Рождество и, как обычно, ничего не могла подарить детям, тем не менее в доме царила восторженная, праздничная атмосфера.

В школе дети разучили рождественские гимны и, занимаясь генеральной уборкой засыпанных сажей и дурно пахнущих комнат, запели «Тихая ночь» и «Здравствуй, Санта-Клаус». Детишки постарше переделывали безобидные стишки, так что у них получилось нечто вроде «…когда пастухи стирают носки по ночам», и Китти неодобрительно зацокала языком, заявив, что это — святотатство, одновременно с трудом сдерживая улыбку.

И тут во входную дверь постучали. Сердце у Китти замерло, а потом гулко заухало в груди, потому что, как правило, это означало очередные неприятности. Она вдруг решила, что лошадка, которая тянула повозку с молочными бутылками, понесла и Кевин разбился насмерть. Но оказалось, что им нанесла визит леди из благотворительного общества. Ее направили к О’Брайенам сестры из монастыря. Леди принесла с собой подарки, рождественский пудинг, кекс с сахарной глазурью, немножко сухого печенья и банку тушенки.

— И сколько же у вас детей? — жизнерадостно осведомилась гостья, в своих очках с толстыми стеклами очень похожая на добродушную сову.

— Девять, — с гордостью ответила Китти. — Мой старший, Кевин, сейчас на работе. И еще один на подходе.

— Подумать только! Какая замечательная, большая и счастливая семья, — заявила «благотворительная» леди и принялась раздавать детям безделушки — целлулоидных кукол для Лиззи и Джоан, йо-йо и резиновые мячики — для мальчиков и погремушку для Нелли, которая, правда, была еще слишком маленькой, но тем не менее пришла в полный восторг.

Этот день можно было бы назвать счастливым, но только до тех пор, пока домой не вернулся Том. Взбесившись, он заявил, что не нуждается в подачках, и швырнул кукол в огонь, где они с шипением вспыхнули языками синего пламени и сгорели без остатка. Он, наверное, сжег бы и остальные игрушки, если бы мальчишки не улизнули с ними, но Том все-таки успел растоптать погремушку.

При виде столь бессмысленного уничтожения Джоан и Нелли подняли такой рев, что Том посчитал необходимым сорвать зло на том, кто первым подвернется ему под руку, и таким человеком, к несчастью, оказалась его жена. Он с такой силой ударил Китти по лицу раскрытой ладонью, что ее голова с глухим стуком врезалась в стену кухни. Том уже занес руку, чтобы нанести следующий удар, но вдруг замер в изумлении. Кто-то набросился на него сзади. Удары были слабыми, они не причиняли ему совершенно никакого вреда, но это неожиданное нападение спасло Китти от дальнейших побоев. Том развернулся, готовый нанести ответный удар и отправить ребенка, осмелившегося поднять на него руку, на тот свет.

— Оставь ее в покое! Не смей трогать нашу маму!

Перед ним, сжав крошечные кулачки, стояла Лиззи. Ее золотисто-карие глаза пылали гневом. Толстая коса свесилась на грудь и начала расплетаться, поэтому каштановые кудри торчали в разные стороны, как нитки из дикого шелкопряда.

Том взмахнул рукой, и девочка навзничь упала на пол. Разумеется, Лиззи не могла оказать ему сопротивление и походила на беззащитный цветок со сломанным стебельком. Впрочем, ее отец не столько разозлился, сколько опешил, потому что никто из мальчишек никогда не пытался защитить свою мать. Это не было проявлением трусости — просто они знали, что она расстроится еще сильнее, если он изобьет и их.

А вот Лиззи была вне себя от ярости — причем ярости неподдельной, какой никогда не испытывал Том…

— Я тебя ненавижу, — произнесла девочка спокойным, невыразительным голосом. Ее как громом пораженная семья никогда не слышала, чтобы она говорила таким тоном. — Я тебя ненавижу и жалею, что ты не сдох в тот вечер, когда бомбой выбило дверь. Я жалею, что тебя не было дома, когда из труб вылетела сажа, и ты не задохнулся. Я хочу, чтобы ты умер!

В кухне воцарилась мертвая тишина. Китти казалось, что еще немного, и она лишится чувств. Сейчас Том наверняка убьет их всех.

В мозгах Тома что-то щелкнуло. Он попытался сообразить, какое имя носит эта дикая кошка в обличии маленькой девочки. Потом он вспомнил. Ее зовут Лиззи, она — старшая из девочек. И самая смуглая. Ему всегда было трудно вспоминать имена своих детей, а иногда он даже не помнил, сколько их у него вообще. Но сейчас Том был уверен, что это именно Лиззи и что ей исполнилось восемь или девять лет.