Тони Парсонс - One for My Baby, или За мою любимую

— Что ты тут делаешь?

— Хочу вернуть тебе сочинение. У меня же нет твоего адреса.

— Я могла бы сама забрать его. В школе Черчилля. Или в доме у твоей матери. А почему ты так на меня смотришь?

— Как именно?

— У меня свой маленький бизнес. Моя фирма называется «Счастливая уборщица», и мы работаем по всему Уэст-Энду.

— Кто это «мы»?

— Я. А иногда подключаю к своему делу еще одну девушку. Если заказов много. — Она помолчала и спросила: — Что-нибудь случилось?

Я и сам не знал. Но в этот момент я ясно понял, почему ей так необходимо закончить школу, а потом получить высшее образование, почему это для нее так важно. Впервые я понял, что она не принадлежит к тому отряду моих учеников, которым лишь временно приходится подрабатывать, занимая при этом совсем не престижные должности. Скорее всего, в течение следующих тридцати лет она будет заниматься своей работой постоянно. Вот в чем заключается ее будущее.

— Нет ничего страшного в том, что в жизни кому-то приходится заниматься уборкой помещений, — говорю я, словно рассуждая вслух. — Ничего тут особенного нет.

— Конечно. Работа неплохая, но я хочу лучше. И я смогу получить ее, если только мне удастся сдать экзамены.

— Но ведь кому-то же надо заниматься этим. Я имею в виду уборку.

— А ты сам бы стал?

На нас уже начинают обращать внимание посетители галереи. Любители высокого искусства и прочие бездельники, праздно шатающиеся по залам, прищуриваются и разглядывают уборщицу и ее помятого собеседника, стоящих на тротуаре Корк-стрит.

— Послушай, твое сочинение оказалось вполне нормальным.

— Просто нормальным?

— Да, но в нем слишком уж много высказываний других людей. Будто это не твое собственное мнение, а мнение какого-нибудь учителя литературы. Или критика. Нет собственных размышлений.

Джеки улыбается:

— Ты молодец.

— Что?

— Я говорю, что ты отличный учитель.

— Но ты меня совсем не знаешь.

— Я это чувствую. Ты потрясающий учитель. И ты совершенно прав: я должна была высказывать свое собственное мнение. Значит, все хорошо? Ты будешь учить меня?

Мне хочется уйти отсюда, поскорее убраться прочь с Корк-стрит и больше никогда не видеть Счастливую уборщицу вместе с Дездемоной и ее грязным бельем.

Но мне вдруг вспоминается Джордж Чан. Сколько терпения он проявляет, как возится со мной, все время подбадривая меня за крохотные успехи, как постоянно помогает мне, потому что считает, что так правильно.

Не знаю, что именно на меня нашло, но в следующую секунду я слышу свой собственный голос:

— С какого числа ты сможешь приступить к занятиям?

Я звоню в квартиру бабули, но она почему-то не открывает мне дверь. Странно. Я-то знаю, что она дома. По крайней мере, мне так кажется, потому что изнутри доносятся звуки работающего телевизора. Слышно, как проходит розыгрыш национальной лотереи, и гости, присутствующие в студии на съемках, ахают и охают всякий раз, когда объявляется очередной счастливый номер. Может, она так увлечена перспективой получить наконец десять миллионов, что не торопится открывать мне? Или что-то произошло?

Я стою и жду в надежде услышать тихое шарканье ее тапочек. Затем звякнет дверная задвижка, и я увижу улыбающееся лицо, приветливые ясные глаза… Она же всегда искренне радуется любой компании, и особенно мне!

Но ничего подобного не происходит. И на мой звонок к двери никто не подходит.

Но и газом здесь не пахнет, не клубится из-под двери подозрительный черный дым, и никто не кричит в истерике, отчаянно призывая на помощь. Правда, бабуле уже восемьдесят семь лет, скоро исполнится восемьдесят восемь, и я чувствую, что начинаю паниковать. Я ставлю на пол пакеты с продуктами и начинаю судорожно ковыряться в замке собственным ключом, который держу при себе на всякий случай.

«Вот так обычно и случается», — тревожно проносится в голове.

Все умирают. Все рано или поздно покидают этот мир. Вы отворачиваетесь лишь на миг, а они уходят навсегда.

Я врываюсь в крохотную опрятную квартирку. Звук телевизора включен почти на полную мощность. Бабули нигде не видно, зато возле камина маячит неизвестный тип. Он держит в руке фотографию в серебряной рамке и, судя по всему, прикидывает ее стоимость.

Вот он поворачивается, все еще не выпуская фото из своей грабительской клешни, и тут я замечаю, что передо мной стоит скорее мальчик-переросток, чем взрослый мужчина. Ему на вид лет шестнадцать, максимум — семнадцать, хотя он очень высокий. Лицо на щеках и подбородке кое-где покрыто пушком.

Я быстро пересекаю комнату и с руганью набрасываюсь на него. Я сразу же припечатываю молокососа к камину, при этом меня всего трясет от злобы и страха одновременно. Он бросает свою добычу — серебряную рамочку — на пол (вот бандюга), но продолжает держаться на ногах. Парнишка очень быстро приходит в себя после моего внезапного нападения. Мы снова начинаем бороться, и теперь я чувствую, что он превосходит меня силой и к тому же ужасно зол, хотя напуган не меньше моего.

Он швыряет меня в сторону. Я с размаху врезаюсь в сервант, и все его сувениры-обитатели — выставленные за пыльными стеклами многочисленные злющие лепреконы и добродушные ослики, — покачнувшись, падают друг на друга.

В этот момент из своей малюсенькой кухни появляется бабуля с подносом в руках, на котором стоят чашки с чаем и вазочка с печеньем.

— Вы уже успели познакомиться? — интересуется она.

Мы с молодым человеком отпрыгиваем друг от друга, как два боксера, которым рефери крикнул: «Брек!», и, тяжело дыша, замираем по разные стороны журнального столика. Моя бабуля аккуратно ставит поднос между нами.

— На автобусной остановке я вдруг почувствовала, что начинаю задыхаться, — объясняет бабуля. — Я решила пройтись по окрестным магазинам, и вдруг мне почему-то стало не хватать воздуха. С тобой никогда такого не случалось, Элфи? Ну, у тебя не возникало такого чувства, что ты вдруг ни с того ни с сего начинаешь задыхаться? — И она одаривает нежной улыбкой молодого человека, на которого я только что напал. — А вот Кен помог мне добраться до дома.

— Меня зовут Бен, — мрачно поправляет он.

— Ну да. Лен, — кивает она. — Мне стало как-то не по себе, но Лен сразу взял мои вещи и сам понес их, а потом даже помог войти в квартиру. Правда, Элфи, это очень мило с его стороны?

— Благодарю вас за помощь, — только и могу вымолвить я.

Молодой человек смотрит на меня с нескрываемой ненавистью.

— Что вы, не стоит, — отвечает он и тут же улыбается бабушке, не переставая при этом дрожать от злобы. — Ну, мне пора идти.

— Что вы, Кен! — продолжаю издеваться я. — То есть Бен, как вас там… Прошу вас, останьтесь с нами и попейте чайку.