Рейн Митчелл - Дружба, йога и любовь

Но это не Ли, а Конор. Обычной улыбки нет, лицо, озаренное желтым светом лампы, сурово. Кэтрин чувствует спокойное разочарование. Время выбрано как нельзя более неудачно. У нее в жизни всегда так. Может быть, выскочить из дому вместе с Конором? Нет, не получится.

— Мистер Росс? — говорит Кэтрин, предвкушая большие неприятности. — Что, проезжали мимо?

— Я только что виделся с Грациэлой, — отвечает он. — Раз уж ты не отвечаешь на мои звонки, я решил выяснить, что случилось. Может быть, впустишь?

— Я позвоню тебе завтра, — предлагает Кэтрин. — Сейчас не очень удобно…

— Да ладно, Бродски. Давай поговорим.

И тут за спиной возникает Фил — с мокрыми волосами, без рубашки, с флаконом шампуня в руках.

— Никакое это не чайное дерево, — замечает он. — Какой-то хренов каштан. А тебе чего надо, мужик?

— Я ошибся адресом, — отвечает Конор.

Ли никогда не боялась выступать перед большой аудиторией. Она не терялась в присутствии учеников и не лезла за словом в карман. Тем не менее Ли ощущает некоторую тревогу накануне предстоящего мастер-класса в «Мире йоги». Впервые за долгое время она дает урок на чужой территории — и впервые, насколько Ли известно, ее будут оценивать в процессе занятий.

Она сделала подробные записи относительно методики, которой будет пользоваться, о цели занятия и способе, которым намерена ввести учеников в короткую, но интенсивную медитацию. Но отчего-то все это кажется вымученным и фальшивым. Сидя за столом в гостиной, пока дети сражаются за место перед телевизором, Ли рвет свои заметки.

Ей было двадцать четыре года, когда она познакомилась с йогой. Ли ютилась в Аппер-Вест-Сайде, на Манхэттене, в захламленной довоенной квартире, которую официально снимал какой-то тип, не живший там уже лет десять. На четыре комнаты — пять, если считать и комнатку для прислуги размером с кладовку, — приходилось восемь жильцов. Они отправляли арендную плату женщине, которая, по слухам, жила в Берлине и в основном существовала за счет этих чеков. Одну из комнат делили девушка, чье имя Ли забыла, и почти незнакомый парень. Он работал в ночную смену, а она днем — таким образом, соседи редко пересекались, даже на кухне. Еще кто-то спал на кушетке в гостиной, и почти всегда в доме слонялись какие-то приезжие, которые злоупотребляли гостеприимством хозяев, так что приходилось их выдворять.

Поначалу эти неудобства (например, в квартире было всего две ванные) не играли для Ли никакой роли. Ее жизнь — настоящая жизнь — протекала в лекционных залах и в больнице, где она работала в лаборатории и помогала врачам, чтобы привыкать иметь дело с пациентами. В оставшееся время она готовилась к занятиям или отсыпалась после бессонных ночей. Зачем беспокоиться о том, сколько времени придется прождать, прежде чем попасть в душ, или о том, что в холодильнике осталось мало места? Ли чувствовала себя на редкость целеустремленной и полной энергии. Она с детства мечтала стать врачом и рьяно готовилась к поступлению. Даже постоянные головные боли и проблемы с желудком, не дававшие ей покоя в медицинской школе, не пугали Ли. Она все поставила на службу будущим целям.

Но на втором курсе колледжа что-то изменилось. Похвалы, которых Ли удостаивалась за успехи в учебе, утратили для нее всякий смысл. Она разочаровалась, потому что организм работал как автомат, теряя чисто человеческие качества. Наука об исцелении распалась на составляющие, как детали мозаики, — надо было выбрать узкую специальность, а в случае необходимости обращаться за советом к другим врачам. В конце концов смысл жизни оказался утрачен. Врачи, с которыми сталкивалась Ли, жаловались на спешку, на необходимость сокращать время общения с пациентами, делать минимум анализов, прописывать хоть что-нибудь — и переворачивать страницу.

Все это казалось как нельзя более далеким от того, чем она планировала заниматься, и Ли растерялась. Волшебный мир лекций и обходов превратился в скучную рутину. Впервые в жизни Ли начала пропускать занятия. Она научилась курить — а еще, от отчаяния и растерянности, почти перестала есть. А зачем?..

Ли старается не унывать, но когда вспоминает студенческие годы, то в основном в памяти всплывает страшный холод, который постоянно ее мучил. Даже в огромной, душной, перенаселенной квартире. Исхудавшая Ли весила меньше ста фунтов, и ветер пронизывал ее насквозь. Не важно, какое количество одежды девушка надевала и сколько чашек чаю с ромашкой выпивала, — она никак не могла согреться. Ей казалось, что она куда-то уплывает, но совершенно не беспокоилась о том, что с ней происходит. Если кто-нибудь высказывался насчет ее худобы или бледности, она отвечала резкостью, как любой человек, который понимает, что у него проблемы. И в то же время Ли страстно мечтала о спасении.

Спасение пришло в обличье Джейн Бенсон. Простушка Джейн, как называли девушку соседи по квартире, студентка юридического факультета, такая заурядная и не запоминающаяся, что ее предпочитали не замечать. Однажды вечером в четверг, когда Ли лежала, свернувшись клубочком, на кушетке и пила чай, Джейн пригласила соседку на занятия йогой. Ли была знакома с танцорами, которые занимались йогой, ну, или так говорили, но само слово по-прежнему отдавало для нее экзотикой и эзотерикой. Теперь, вспоминая об этом, Ли не понимает, почему пошла с Джейн и что послужило стимулом. Как будто сама судьба подняла девушку с кушетки и направила к дверям.

В те дни в Нью-Йорке тоже были студии йоги, хотя куда менее разнообразные и многочисленные. Мадонна и Гвинет еще не сделали коврики для йоги и «приветствия солнцу» модными. Занятия, на которые Ли пошла вместе с Джейн, проходили в комнате для приходских собраний пресвитерианской церкви на Амстердам-авеню. На полу на одеялах сидели шесть-восемь учеников далеко не спортивного вида, и Ли почувствовала себя совсем юной и слишком худой. Наставница походила на бывшую танцовщицу, у нее были длинные седые волосы, заплетенные в косу и переброшенные через плечо, и красивые голубые глаза, которые Ли помнит до сих пор. Когда она впервые взглянула на Ли, девушке показалось, что учитель заглядывает ей в душу, минуя все преграды, и нет смысла что-то скрывать. Ли позволила себе выказать собственную уязвимость.

Она понятия не имела, чего ожидать, но в середине занятия почувствовала интерес, о котором уже успела позабыть. Физические нагрузки были относительно невелики, но при этом впервые за долгое время никто ничего не требовал от Ли и не оценивал ее. Преподаватель пронизывала ее взглядом и, казалось, прекрасно понимала, что ученица страдает от холода и внутреннего онемения, но ни разу не выказала жалости и ни в чем не упрекнула. Лишь попросила девушку сесть и наслаждаться моментом. Сохранять спокойствие и — самое трудное — ощущать свою немощь.