Санта Монтефиоре - Шкатулка с бабочкой

Последние несколько недель, по мере того как она понемногу избавлялась от былых иллюзий, проходили болезненно. Рамон, живший в ее памяти, не был реальным человеком. Он принадлежал к прошлому, которое давно иссякло и умерло. С равным успехом она могла тосковать по призраку. В то же время она не сумела разглядеть достоинства человека, с которым решила разделить свою жизнь, который был настоящим и нуждался в ней. Она оказалась полной дурой. Как мудро заметил Тоби, она никогда не удосуживалась учиться на собственных ошибках и никогда не была счастлива тем, что имела. Элен искала счастья только в прошлом. Тем не менее Артур всегда любил ее, несмотря на все ее недостатки. Она смяла опустевший пакет и швырнула его в огонь, где тот мгновенно вспыхнул и превратился в пепел.

Она начнет все сначала и на этот раз сделает все правильно.

Артур сидел в своем офисе, глядя в окно на шумную улицу. Последние несколько дней непрерывно моросил дождь. Он ощущал внутреннюю опустошенность и неспособность сосредоточиться на работе, что было очень странно, потому как работа всегда была для него способом ухода от домашних проблем и снятия напряжения. Держа в руках карандаш, он машинально рисовал в блокноте печальные лица. Пришлось попросить секретаря передать необходимые сообщения, поскольку он был не в настроении для телефонных звонков, требующих концентрации внимания. Он мог сейчас думать только об Элен. У него была надежда, что она сможет предпринять усилия, чтобы вернуть его, но, к сожалению, он ее переоценил. Никаких новостей, кроме гнетущей тишины, которая говорила сама за себя. Неужели их брак действительно почти ничего для нее не значил?

Он уставился на настенные часы, наблюдая, как секундная стрелка не спеша, с меланхолической регулярностью ползает по циферблату. День тянулся медленно и тоскливо. Как, впрочем, и все последующие дни, после той ночи, когда он не впустил Элен в дом. Ее крик все еще звучал в его ушах, но он подавлял в себе жалость, убеждая себя, что поступил правильно. Но, тем не менее, она не вернулась, и он оказался перед тем грустным фактом, что она уже никогда не будет с ним.

Наступило время надевать пальто и уходить из офиса. Сопротивляясь порывам ветра, он сел в автомобиль и отправился домой, сражаясь с плотным потоком машин. Но больше всего ему приходилось сражаться с желанием сдать свои оборонительные позиции и попросить ее вернуться. Ему приходилось выдерживать такие сражения каждый день, но пока решительность позволяла ему одерживать в них победу.

Уже стемнело, когда он подъехал к дому. В подавленном настроении он подумал о том, что надо что-то придумать на ужин, мысленно перебирая варианты, включавшие тарелку овсянки или сыр и бисквиты, и припоминая, что и в меню телевизионного вечера тоже не предполагалось ничего достойного. Неожиданно он заметил, что в доме горит свет. Очевидно, освещение забыла выключить уборщица, приходившая дважды в неделю. Он подумал, что это самое малое, что ей следовало бы делать, поскольку работы у нее теперь было мало, так как солидная уборка требовалась только после Элен, а за ним убирать не было нужды. В доме царили порядок и уныние, достойные музея. Но как сильно он хотел, чтобы хаос, вносимый супругой, снова наполнил этот дом жизнью.

Он вставил ключ в замок и открыл дверь. Когда он шагнул внутрь, в его ноздри ударили ароматные запахи, распространявшиеся из кухни, и он мгновенно узнал знакомый дух жареных цыплят — фирменного блюда Элен. У него перехватило дыхание, а сердце ускорило свой ритм, наполняя его надеждой и одновременно придавая сил на тот случай, если все это обернется миражом и ему придется очнуться в унылой действительности. Не снимая пальто, он стал нерешительно продвигаться по коридору. Слышались звуки шагов и легкий звон посуды, будто кто-то расхаживал за закрытой дверью. Он страшился ее открыть, схватившись дрожащими пальцами за ручку и боясь ужасного разочарования, которое последует, если он обнаружит там не жену, а уборщицу, или свою дочь, или кого-то еще.

Наконец он набрался храбрости и распахнул ее. Подняв глаза, он увидел Элен, одетую в фартук поверх вельветовых брюк и шелковой рубашки и колдующую над дымящейся кастрюлей. Артур в изумлении впился в нее удивленным взглядом. Она закрыла крышку и повернулась к нему. Тщательно наложенный макияж едва ли мог скрыть слезы раскаяния, заблестевшие в ее глазах. Она нервно улыбнулась ему, но тут же, мгновенно распознав в его лице радость и страсть, без колебаний бросилась в его объятия.

Они ничего не говорили друг другу — в этом не было нужды. Артур прижал жену к себе, тяжело дыша ей в шею и ощущая тонкий аромат духов. Они долго стояли так, как никогда раньше, чувствуя силу своей любви. Потом Элен отстранилась, посмотрела в сияющие глаза Артура и почти рыдая прошептала:

— Я больше никогда не буду себя так вести.

Артур взглянул на нее.

— Я знаю, — ответил он серьезно, — потому что я никогда этого не допущу.

Рамон помахал рукой вслед автомобилю, увозившему Федерику по песчаной дороге в аэропорт Сантьяго, оставляя за собой облако пыли и радостное ощущение того, что все завершилось благополучно. Он еще долго улыбался ей вслед, после того как машина скрылась из виду, вспоминая душераздирающую сцену пятнадцать лет назад, когда она со слезами прощалась с ним, не зная, удастся ли им когда-нибудь встретиться снова. Но сейчас она стала взрослой женщиной и сама могла решать, когда возвращаться. Он был горд ею и благодарен за то, что они обнялись уже не только как отец и дочь, но и как друзья. Он передал ей свою рукопись для Элен и сказал, что она тоже может почитать ее в самолете. Федерика тепло попрощалась со стариками, с Рамонсито и, наконец, с Хэлом. Но ее слезы уже были не слезами печали, а слезами радости, потому что все они вновь обрели друг друга. Да и, как говорила Мариана, «Чили — это не на Луне», так что они сказали напоследок «до свидания», но не «прощай».

Затем Рамон отправился на кладбище, чтобы поговорить с Эстеллой. Рамонсито не поехал с ним, поскольку увлекся напряженным шахматным сражением с Хэлом.

— Скажи ей, что я сейчас с братом, — гордо сказал он, и Рамон улыбнулся и кивнул. Шахматы были тем языком, который они оба хорошо понимали.

Рамон припарковал машину в тени и направился к могиле Эстеллы сквозь густые тени деревьев. Был ранний вечер, и густые ароматы трав и цветов смешивались в воздухе с неуловимым ощущением смерти, часто навещающим безмятежную вершину холма. Он останавливался у могил и читал высеченные на камне слова, что вошло у него уже в привычку. Однажды он снова появится здесь, чтобы уже никогда не возвратиться обратно. Неизбежность смерти не страшила его, наоборот, она давала ему ощущение умиротворенности. В конце концов, в этом неопределенном мире это было единственной вещью, в которой каждый мог быть абсолютно уверен.