Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Расплата за прошлое

«Дом в Валь-Жальбере сгорел. Жослин и Мирей в больнице. Киона сбежала. Дозвониться до тебя не смогла. Возвращайся скорее. Мама».

Из груди молодой певицы вырвался крик ужаса и недоверия, ноги задрожали. Ее бросило в холод, затем обдало жаркой волной. К счастью, Лиззи, помощница режиссера, всегда находилась неподалеку.

— Что с тобой, Эрмин? О Господи! Плохие новости? Кто-то умер?

Энергичная приземистая Лиззи схватила Эрмин за руку. Ее зеленые глаза с тревогой всматривались из-под шапки кудрявых волос с проседью в прекрасное лицо Соловья из Валь-Жальбера — так прозвала пресса Эрмин Дельбо, одну из самых талантливых обладательниц сопрано своего времени.

— Нет, никто не умер, по крайней мере я на это надеюсь, — пробормотала та вместо ответа. — На, почитай! Боже, я не смогу петь, у меня во рту пересохло, я в шоковом состоянии!

— Ты что! Через три минуты Рудольф останется один и тебе придется идти на сцену, моя дорогая. Поэтому соберись! Я прочла — все это, конечно, неутешительно.

— Да это просто ужасно, Лиззи! Дом сгорел, мой отец и наша славная Мирей в больнице, а младшая сестренка сбежала… Как я могу петь, зная об этом? Конечно же, дублерши вы не предусмотрели.

— Именно, и в этом нет моей вины. Люди пришли послушать тебя, а не другую певицу, и заплатили деньги. Да, ситуация непростая, но тебе придется взять себя в руки и выступить. Мы же не на киносъемочной площадке, здесь нет дублеров! Постой, я принесу тебе воды.

Эрмин оперлась одной рукой о металлическую стойку, поддерживающую механизм занавеса. Ее сердце колотилось как бешеное, а в голове проносились картины конца света. Она видела, как пламя пожирает красивый дом Шарденов, стоящий в конце улицы Сен-Жорж, в опустевшем Валь-Жальбере, дорогом ее сердцу поселке, где она выросла.

«Больше нет нашего дома, все уничтожено: красивая лестница из лакированного дерева, зеленая крыша, люстры, зеркала, восточные ковры, атласные обои и мебель, — думала она с горечью, от которой перехватывало горло. — А что с детьми? Где они? Мукки, Лоранс, Мари-Нутта, мой брат Луи? И Киона! Почему она убежала? Что это значит? Неужели она в чем-то виновата? Нет, это невозможно! Господи, куда она направилась?»

Лиззи уже вернулась, держа в руках графин и стакан. В свои сорок лет она была очень живой, подвижной и, кроме того, прекрасно разбиралась в оперном искусстве. Протягивая стакан с водой Эрмин, она встревоженно прислушивалась к репликам тенора, баритонов и двух басов, находившихся на сцене.

— Ну вот, сцена близится к завершению. Они выставили за дверь хозяйку квартиры. Скоро твой выход.

Сюжет этой оперы всегда нравился Эрмин. Всего во второй раз она исполняла главную женскую роль. Действие разворачивалось в Париже девятнадцатого века, в Латинском квартале, излюбленном месте творческих личностей и студентов, ведущих беспорядочный образ жизни. Путь Мими, очаровательной бедной портнихи с хрупким здоровьем, безответно любившей Рудольфа, нищего поэта, окруженного друзьями — художниками и философами, закончился трагически.

— Лиззи, умоляю, предупреди моего мужа, — прошептала Эрмин. — Он уже должен быть в своей ложе. Скажи, чтобы он позвонил моей матери и ждал меня здесь, за кулисами.

— Бедная моя, куда же он будет звонить твоей матери, если ваш дом сгорел дотла?

— Не знаю, Тошан что-нибудь придумает. Покажи ему телеграмму.

— Боже милосердный, тебе пора! Иди на сцену! Скорее!

Эрмин выпила еще немного воды и поправила шерстяную шаль, накинутую на ее скромное платье. Лишь длинные светлые волосы служили ей украшением, а здоровый цвет лица был скрыт под слоем почти белого грима. Она должна была выглядеть бледной и хрупкой. Гримерше пришлось немало потрудиться, чтобы замаскировать ее пышущий здоровьем вид. Эрмин провела несколько недель в лесу, на берегу Перибонки, на открытом воздухе, под солнцем. Ее муж, метис Тошан Дельбо, владел обширными землями там, где раньше стояла скромная дощатая хижина, сколоченная его отцом, ирландским золотоискателем.

С годами Тошан расширил хижину, превратив ее в прочное строение из еловых досок, просторное и уютное. Зимой там жила довольно необычная пара — Шарлотта Лапуант, бывшая протеже Эрмин и Лоры, и ее горячо любимый спутник Людвиг, по происхождению немец. В начале войны он сбежал из лагеря для военнопленных, одного из тех, что негласно существовали на канадской территории под эгидой британского правительства.

— Эрмин, прошу, возьми себя в руки! — настаивала Лиззи. — У тебя нет выбора, сейчас твой выход. Не забудь, ты потеряла ключ от своего жилья, и Рудольф будет помогать тебе его искать.

— Я знаю.

Молодая певица глубоко вздохнула, не в силах унять дрожь во всем теле. Она невольно перенеслась мыслями на несколько лет назад, и перед ней возникло лицо мужчины. Это был молодой учитель по имени Овид Лафлер, тихо говоривший ей:

— Даже когда у артистов тяжело на душе, они должны, несмотря ни на что, петь или играть на сцене, чтобы хоть на время отвлечься от своих переживаний.

Она вздрогнула от нахлынувших воспоминаний, не замечая отчаянно жестикулирующей Лиззи.

«Овид сказал мне это, потому что мне не хотелось петь. Это было в 1939 году, в самом начале войны, когда Тошан ушел добровольцем на фронт. Господи, я должна быть сильной! Дом моей мамы сгорел… Нет, нет! А как себя чувствует папа? Он стал таким впечатлительным в последнее время! С детьми ничего не случилось, иначе мама сообщила бы об этом. Но почему она не позвонила?»

Эрмин никак не удавалось справиться с потрясением. Время словно ускользало сквозь пальцы. Ей хотелось удержать секунды, и она закрыла глаза, по очереди представляя своих детей, старших, как выражался Тошан. Сначала Мукки, которому в сентябре исполнится четырнадцать, ее восхитительный Мукки с золотистой кожей и черными волосами. В его жилах явно преобладала индейская кровь.

«Он уже на полголовы выше меня! А взгляд его темных глаз такой взрослый, опекающий, внимательный. Он так похож на своего отца! А мои близняшки? Нежная Лоранс, бойкая Мари-Нутта, в декабре им исполнилось двенадцать лет. Лоранс, будущая художница, не расстается со своими карандашами и кисточками, а Нутта, вечная бунтовщица, не может усидеть на одном месте!»

— Эрмин, — раздался умоляющий голос Лиззи, которая теребила ее за руку, — иди же скорее, Боже мой, это катастрофа! Оркестр играет твою арию. Беги!

— Дай мне еще одну минутку, Лиззи! Я никак не могу успокоиться.

«Скорее, скорее! — повторяла себе молодая женщина. — Если и есть кто-то, о ком стоит беспокоиться, так это мой малыш Констан. Он родился на берегу Перибонки на следующий день после высадки десанта союзников в Нормандии, 7 июня 1944 года. Сейчас он с Мадлен здесь, в Квебеке, на улице Сент-Анн. Мой малыш, мой Констан! Плод нашей с Тошаном обновленной любви… Символ возрождения, новой жизни… Светловолосый, как и я, такой розовощекий, пухленький!»