Элизабет Ренье - Прелюдия любви

У них над головой раздались шаги, звуки открываемых и захлопнувшихся дверей, и этот шум напомнил им о цели визита Трехерна.

— Я… Мне лучше пойти наверх. Стараясь установить между нами взаимопонимание, я чуть не забыл о своей пациентке.

И, схватив седельную сумку, он побежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

«А я, — подумала Сара, неожиданно пристыженная, — была только рада, что он забыл о Мэри». Но у нее были на то свои причины: уязвленная гордость, желание слушать комплименты и славословия, дабы стереть, уничтожить неуверенность и злость, вызванные высокомерием Криспина и женщины, на которой последний намеревался жениться.

Она присела на стул у огня, одна в сумрачном холле. Это было совершенно новое ощущение: чувствовать себя забытой, чувствовать, что тебе не открывают главного; испытывать неуверенность в себе и столкнуться с тем, что ты совсем себя не знаешь. Она вздрогнула и увидела, что огонь почти погас. Она уже была готова позвать слугу, когда ее вдруг осенило, что все слуги сейчас заняты больной Мэри. Она нашла корзину для угля и подбросила его в камин, пошевелив кочергой и вернув огонь к жизни.

Сара с удивлением заметила, что пальцы ее дрожат, и поняла, что с невольной тревогой прислушивается к шуму голосов в спальне, находившейся прямо над ней. Она снова услышала слова Криспина: «Если Эдвард не сможет предложить иного лечения для Мэри, то она умрет раньше, чем через год».

И что за дело до того ей, Саре Торренс, которая вскоре станет леди Бретертон, жизненное призвание которой — царить в высшем свете? Для этой Сары болезнь и возможная смерть простой деревенской девушки, пусть даже ее кузины, о которой она до вчерашнего дня даже и не думала, станет лишь поводом для мимолетной печали, не более.

Она посмотрела наверх. Если бы только один из них спустился, рассказал ей новости, какими бы они ни были — хорошими или плохими… Она всегда ненавидела болезни. Когда отец страдал от подагры или мачеха чувствовала легкое недомогание, Сара знала, что за ними хорошо смотрят, наносила им ежедневный визит и быстро убегала. Теперь же, напротив, ей хотелось оказаться в этой комнате наверху, делать что-нибудь — что угодно! — для Мэри.

Этим утром на пляже она вела себя совершенно не так, как было свойственно ее характеру, ее лондонскому характеру. И теперь вот, снова… Она испуганно поглядела через плечо. Нет ли тут чего-нибудь вроде привидений? Может быть, это ее мать притаилась в тени, у нее за спиной? Что говорил ей Криспин? «Именно ваша мать поощряла меня больше читать, больше интересоваться окружающим меня миром, искать способ помочь моим собратьям». Она сама в то время была слишком мала, всего пяти лет от роду, чтобы постичь что-либо из этих вещей. Неужели теперь слишком поздно?

Она нетерпеливо заерзала на стуле, одергивая юбку. Завтра она отыщет подобающий повод и вернется в Лондон, где эти незнакомые мысли больше не будут ее тревожить. Она заполнит свои дни заботами о предстоящей свадьбе и станет сквозь пальцы смотреть на любовные интрижки Энтони, как поступила бы любая другая девушка, которой повезло заполучить его в мужья.

При звуке шагов на площадке Сара вскочила на ноги и бросилась к лестнице. Она попыталась прочесть по их лицам: Криспин был очень мрачен, Эдвард Трехерн — крайне удручен. Дебора шла между ними — медленно, со склоненной головой. Как будто — вспышкой пронеслась мысль в голове Сары — они участвуют в похоронной процессии.

Заметив ее, Криспин тяжело сказал:

— Мэри просит тебя зайти, Сара.

Несмотря на весь ужас, который она испытывала, Сара почувствовала, как ее сердце подпрыгнуло в груди, и она быстро зашагала вверх по лестнице. Наверху Криспин задержал ее, положив руку на локоть.

— Умоляю вас, подумайте…

Сара стряхнула его руку и гордо подняла голову:

— Вам нет нужды говорить мне, как вести себя с Мэри. Я сумею рассмешить ее меньше чем за пять минут — готова поспорить на сотню гиней.

Она заметила сомнение в его взгляде и неодобрение в глазах Деборы, после чего повернулась к обоим спиной и заторопилась вдоль по коридору. У двери спальни она потерла щеки и губы, чтобы вернуть им краску, и сглотнула ком, вставший в горле.

Мэри лежала откинувшись на подушки, ее глаза были закрыты, тонкая белая рука лежала на стеганом покрывале. Одного хотела сейчас Сара: броситься на колени рядом с кроватью, схватить эту руку и выплакать свое горе, горе, рожденное тем, что она прочла на этих трех мрачных лицах. Но вместо этого она крепко сжала свои пальцы и стала ждать, когда Мэри откроет глаза.

А потом, улыбаясь, мягко произнесла:

— Криспин сказал, что вы хотели меня видеть.

Рука слабо двинулась, но Сара все еще не могла доверять себе настолько, чтобы дотронуться до нее.

— Да, моя дорогая, — слабо сказала Мэри. — Они сказали мне, что теперь я должна все время отдыхать, если есть хотя бы самая слабая надежда, что я поправлюсь. Я с большей радостью предпочла бы хлопотать по дому все дни, которые сочтены, но Криспин не хочет и слышать об этом. — Ее голос дрогнул, но через мгновение она продолжила: — Мне очень, очень жаль, Сара. Я думаю, вам стоит завтра же вернуться в Лондон, моя дорогая.

Вот оно — избавление, предлагаемое ей даром, тот самый повод, которого она желала; безупречно правдоподобная причина, по которой она немедленно может покинуть Клэверинг.

— Вы предлагаете мне уехать? — натянуто спросила Сара.

Мэри удалось улыбнуться.

— Дорогое дитя, я бы никогда не стала понуждать вас к чему бы то ни было. Но, возможно, теперь вам не следует оставаться здесь.

— Почему нет? Мне кажется, что без меня вы будете окружены здесь сплошь унылыми лицами и не услышите ничего, кроме мрачных и торжественных разговоров. Почему я не могу остаться и заставить вас посмеяться немного?

Мэри приподнялась на кровати:

— Вы, не лукавя, говорите, что хотели бы остаться в подобных обстоятельствах?

Сара стояла у кровати и глядела прямо в глаза Мэри.

— Именно это я вам и говорю. Я превыше всего желаю оставаться с вами столько, сколько вы будете нуждаться во мне.

— Но, Сара, — почему?

Она не могла ответить почему. Она действовала так, как действовала всю свою жизнь — под влиянием порыва.

Сара беспомощно тряхнула головой и сказала:

— Не просите меня объяснить, Мэри. Я только знаю, что это так. Разве этого недостаточно?

В глазах Мэри показались слезы. Холодные пальцы сжали руку Сары:

— Этого более чем достаточно, моя дорогая. Но вы не должны чувствовать себя связанной этим великодушным порывом. Обещайте, что отныне будете считать, что вольны уехать, когда только пожелаете.

Сара, наклонившись, поцеловала девушку в щеку.