Николай Новиков - Предвыборная страсть

Павел Иванович Осетров, высокий, худой мужчина лет пятидесяти, с длинным носом и жидкими, тщательно прилизанными волосами на затылке, мельком взглянул на вошедшего, нервно взмахнул рукой и приказал: — Садись, Истомин.

— Не понравилось, Павел Иванович? — спокойно спросил Андрей.

— Текст ужасный, — скривился Осетров. — Какого черта тебе вздумалось ехидничать по поводу того, какую радость для народа представляет эта встреча, как он ждет и надеется, что она закончится благополучно?! Для кого?

— Для народа, — смиренно пояснил Андрей.

— Не валяй дурака, Истомин! — заорал Осетров. — Ты что, не понимаешь разницу между сюжетом о неисправной канализации и последней предвыборной встречей кандидатов с общественностью города?!

— Ну, хорошо, — разозлился Андрей. — Не нравится вам вступление, переделаю. Давайте конкретно по тексту, а то и ваше вступление не блещет оригинальностью.

Получилось грубовато, сам не ожидал такого. Действительно, биоритмы не в порядке.

— Конкретно позже, — главный пропустил мимо ушей очевидную колкость подчиненного. — Сейчас важно другое. Только что мэр звонила… Ей срочно нужна кассета, репортаж о том, как она книги сжигала три года назад. Ты должен знать об этой кассете. Богаченко, когда уходил, наверняка предупредил обо всем.

— Гениальная акция! — усмехнулся Андрей. — Видел я этот репортаж, Агеева там бесподобна. Символ революции. Хочет, чтобы мы прогнали сюжет в качестве предвыборной агитации?

— Хочет, чтобы кассета лежала у нее на столе. И не дай Бог, если она потерялась! Головы тебе не сносить, Истомин.

— Куда она денется из сейфа, — пожал плечами Андрей. — Принести?

— Бегом! Ты копии делал?

— А как же! И копии, и плакаты с призывом: голосуйте за нашу Пассионарию! Она в Думе еще не то сожжет! Пассионария — значит пламенная, Павел Иванович.

— Перестань ерничать, Истомин! — Павел Иванович грохнул кулаком по столу. — Дело очень серьезное. Немедленно принеси мне кассету!

— Слушаюсь!

Через полчаса Андрей в задумчивости сидел на полу перед грудой видеокассет, Маша со скорбно-испуганным видом стояла рядом.

— Влипли, — прошептала она. — Теперь жди этот сюжетик из Краснодара или даже из Москвы. Покажут перед каким-нибудь сериалом, смотрите, мол, кого в Думу выбирать собираетесь… И начнут искать виноватых. И найдут…

— Смотри-ка, соображаешь.

— Ну, чего ты сидишь, Андрюша? — в голосе Маши послышались слезы. — Не представляешь, какой кошмар теперь начнется? Валерия ни за что не простит нам такое…

— Да пошла она, эта Валерия!.. Тоже мне, начальница великая выискалась! Только и слышно: Валерия, Валерия! Черт возьми, так не хотелось на службу тащиться. Как чувствовал, что день будет отвратительный.

— Ты всегда недолюбливал ее, Андрюша. Но почему?

— А за что мне ее любить?

— Ну как же… Она замечательный руководитель, умница! Да просто красивая женщина.

— Красивая — это ты, Машуня, — оттаял Андрей. — А она — монстр! Женщина и власть — вещи несовместимые.

— Ты прямо женоненавистник какой-то, — обиделась Маша.

— Нет, не так. Я ненавистник женовласти. Ну, представь себе, вот я пошел в лес. Навстречу мне волк или медведь. Что я делаю? Убегаю или хватаю дрючок и пробую отбиться. Все ясно. А вот навстречу выходит грациозная лань и направляется ко мне. Я — рот до ушей, любуюсь. А она копытом — бац! И нет у меня зубов. Потом еще раз — бац! И нос в лепешку. Кто бы мог подумать? Вылечился, опять пошел в лес вместе с тобой. Навстречу грациозная лань. Мне бы надо прятать тебя от этой бандитки или палку схватить, чтобы отбиться, но ты же засмеешься или обидишься: мол, женоненавистник! Такие дела.

— Тебе бы романы писать, — вздохнула Маша и упрямо повторила: — А все-таки на нее приятно смотреть.

— Ну, вот и посмотрим, как эта умница книги перед мэрией сжигает, — усмехнулся Андрей. — Кто-нибудь покажет.

— Как ты можешь шутить, Андрюша? Если кассета не найдется, Осетров тебя выгонит.

— Придется жить без осетрины. А кассета не найдется, Машуня. Я недавно рылся в сейфе, видел ее. А теперь не вижу. Ее украли.

— Может, кто-то взял посмотреть? — робко предположила девушка. — Надо поспрашивать…

— Ключи-то у меня.

— Ты частенько бросаешь их на столе, когда уезжаешь на съемку. Кто-то мог открыть сейф…

— Тогда тем более бесполезно спрашивать, — Андрей невесело улыбнулся. — Кассета исчезла, и Осетров знает об этом.

— Да ты что?

— Он дрожал от страха, когда я вошел. Почему? Опасался, что кассета потеряется? У нас что, часто теряются кассеты? Ты здесь уже два года работаешь, было такое?

— Теряются?.. На съемках запарывали, в монтажной… А чтобы потерялась — нет, не помню, — замотала головой.

— Вот видишь. Скорее всего, он сам отдал ее тому, кто попросил… За деньги, конечно.

— Нет, Андрюша, Павел Иванович не такой!

— Успокойся, это всего лишь предположение. Между прочим, учти: выборы на носу, и тут все средства хороши. В печенках они у меня сидят, эти выборы! Ладно, пошли, доложим шефу, что кассета тю-тю.

— Я боюсь… Ну, почему ты такой балбес, Андрей? Почему не сделал копию на всякий случай?

— Потому, что не играю в их игры. И вообще, если эта кассета представляет такую ценность, нужно было Агеевой раньше думать: самой хранить такие материалы.

— Но она же не могла предположить, что кассета исчезнет из запертого сейфа…

— Я — тем более! Не хочу больше слушать о всяких там Агеевых! Что она простит, что не простит!..

Когда Андрей снова появился в кабинете, Осетров даже привстал, впился в него глазами. Похоже, надеялся, что, если кассеты нет в руках, она может быть в кармане куртки. Но Андрей вдребезги разбил робкие надежды главного. Если они, конечно, были.

— Исчезла кассета, Павел Иванович! Я ее видел дня два-три назад, тогда была. А теперь нет.

Осетров медленно опустился в кресло, вытер ладонью взопревший лоб.

— Ты хоть понимаешь, что это значит?

— Пока этот материал не прошел в эфире — ничего. Наши кассеты, хотим — храним, хотим — списываем.

— Это мне решать, Истомин! Ты проявил преступную халатность, потерял кассету с особо важным материалом! Что, если он попал в руки к нечистоплотным людям?!

— Все они там нечистоплотные. Вы-то чего разволновались, Павел Иванович?

— Не наглей, Истомин, не наглей! Что я скажу Валерии Петровне?!

— Скажите, пусть занимается теплотрассой в пятом микрорайоне да общественным транспортом, — посоветовал Андрей. — А с телевидением мы как-нибудь сами разберемся.

Полнейшая апатия вдруг овладела им. Обрыдли все эти шпионские страсти, пошлые интрижки. Кто-то спер кассету, а он должен вертеть головой, ничего не понимая, да еще чувствовать себя виноватым? Да пошли они все куда подальше!