Мегги Леффлер - Диагноз: Любовь

Был апрель — прошло почти два года со дня смерти мамы, — когда я впервые убила человека. Я была в отделении экстренной медицинской помощи, говорила с мистером Денверсом о пациенте Деспопулосе, моем безумном алкоголике и «постоянном посетителе» нашего отделения, когда по внутренней связи было провозглашено первое «срочно!». Женский голос требовал, чтобы доктор Филдинг, наш рентгенолог, безотлагательно явился в кабинет компьютерной томографии.

— Зачем, скажите на милость, вам понадобился рентгенолог, да еще и срочно? — глядя на динамик, спросил Денверс со смешком. — Филдинг выбрал рентгенологию именно для того, чтобы избежать срочности.

Я пожала плечами и закончила описание симптомов, на которые жаловался мистер Деспопулос, — проблемы с ногами, легко прощупывающиеся бляшки, рассыпанные по всем нижним конечностям.

— Доступная пальпации пурпура [50] Геморрагическая сыпь. , — сказала я. — Плюс у него боли в животе и кровавый стул. Я подумала, что у него может оказаться БШГ.

— Болезнь Шенлейна — Геноха? — повторил Денверс, с сомнением глядя на меня. — Доктор Кэмпбелл, какая группа подвержена этой болезни?

— В основном дети, но было несколько случаев, когда болезнь обнаруживали у взрослых, — ответила я.

— Доктор Кэмпбелл, вам знакомо выражение «Заслышав стук копыт, не стоит сразу же искать зебру»? — Денверс улыбнулся. — У мистера Деспопулоса цирроз и сопутствующий ему спонтанный бактериальный перитонит. К тому же у него варикоз и вены рвутся довольно часто.

— Вообще-то да. И причиной симптомов могут быть именно эти вещи. Но это не объясняет пурпуры.

Мистер Денверс поразмыслил над этим минутку, а потом громко заявил:

— Пойдемте. Покажете мне эту необыкновенную сыпь.

— Я не могу. Именно сейчас он находится в аппарате компьютерной томографии. Но я поставлю вас в известность, как только получу результаты анализов и исследований, — пообещала я, подходя к «великой стене проблем», чтобы вписать свои инициалы напротив фамилии очередного пациента. Но, достав маркер, я помедлила и обернулась к нему:

— А если не зебра, то что? Дикий буйвол?

— Лошадь, — снисходительно произнес мистер Денверс.

В этот момент раздался сигнал, оповещающий о синем коде.

Было ясно, что мистер Деспопулос умер еще до того, как я побежала к кабинету для проведения томографии. Он был окружен медсестрами, и я могла видеть лишь его посиневшую шею и грудь. Кардиомонитор, который был подключен к нему, не показывал никаких признаков пульса — лишь прямую линию асистолии [51] Остановка сердца. .

— Это произошло практически мгновенно, — объяснила сестра Джемма, заметив меня. — Когда мы ввели пациенту реактивы для компьютерной аксиальной томографии, Деспопулос посинел и стал дергаться, словно рыба на песке. Он пытался вдохнуть, выворачивая шею. К тому времени как прибыл доктор Филдинг, сердце пациента уже остановилось.

— У него не было аллергии на реактивы, — сказала я, заметив на себе хмурый взгляд рентгенолога, как будто по моей вине ему нужно было делать пациенту искусственное дыхание через затылок. — По крайней мере, известной нам аллергии. Это не было отражено в его карточке, правда?

— Марианн, будьте добры дать пациенту дозу адреналина и дозу атропина, — прозвучал голос мистера Денверса из-за моей спины. Он говорил так спокойно, словно заказывал рогалик с маком и чашку чая, и я восприняла это как добрый знак, поскольку сама пребывала в объятиях паники и лихорадочно листала карту пациента в поисках известных аллергий.

— Прекратите компрессию, пожалуйста, — велел Денверс, и Филдинг перестал делать искусственное дыхание. Мы все развернулись к монитору, чтобы посмотреть, подействовали ли на пациента лекарства. К сожалению, изменений не произошло, линия по-прежнему была ровной, а мистер Деспопулос, казалось, еще больше посинел и одеревенел. Сложно было поверить, что это тот самый энергичный мужчина, который пытался продать мне телевизор при каждой нашей встрече, невзирая на то, что сам он жил под мостом в картонной коробке.

— Есть пульс? — спросил Денверс.

— Пульса нет, — ответил Филдинг.

— Он мертв. — Денверс стянул с рук перчатки. — Время: пятнадцать часов пятьдесят три минуты.

— Что ж, доктор Кэмпбелл, каждый врач время от времени чувствует себя леди Макбет, — сказал он чуть позже в кафетерии, куда мы пошли выпить по чашке чаю: «Эрл Грей» — для него, ромашковый — для меня, поскольку мне нужно было успокоиться. Стакан виски помог бы больше — прямо сейчас и здесь, — но кто ж мне его даст?

— Все мы неминуемо убиваем, по крайней мере, одного человека за карьеру, — продолжил Денверс.

— Каждый врач убивает? — повторила я.

— Минимум — один раз. Сложно уделить внимание каждому листику и веточке, когда находишься в густом лесу.

— Но все, что я сделала, — это отправила его на анализы, — мрачно произнесла я и закрыла глаза, ожидая от Денверса очередной лекции по поводу того, что нужно сначала тщательно обследовать пациента, а лишь потом назначать анализы.

Но он удивил меня, сказав:

— Вы ни в чем не ошиблись.

Я открыла глаза.

— Я же знала, что у него острые боли в животе. Мне нужно было выяснить причину этого…

— Вы ни в чем не ошиблись, — повторил Денверс, медленно и внятно.

— Если бы я только не назначила эту несчастную компьютерную томографию, Деспопулос сейчас был бы жив!

— Да, но все ясно и понятно в том случае, когда мы смотрим ретроспективно, — заметил мистер Денверс, поднимая свою чашку, словно тост.

Однако я чувствовала себя чересчур виноватой, чтобы улыбнуться.

— А вам приходилось когда-нибудь нечаянно убивать пациента? — поинтересовалась я.

Денверс отставил чашку. Последовала пауза, и я решила, что ему не так уж трудно вспомнить свою историю. Он просто думал, стоит ли делиться ею со мной.

— Я отослал домой молодого человека, который упал в обморок, когда пел в церковном хоре. Ему было шестнадцать лет. Я заверил его, что он всего лишь перегрелся. Меньше чем через неделю парень бежал трусцой и умер от острой сосудистой недостаточности. Умер прямо на дороге, упав в колею от колес. Гипертрофическая кардиомиопатия. Я чувствовал себя ужасно. — Мистер Денверс покачал головой, будто отгоняя воспоминания, и снова повернулся ко мне. — Это риск нашей профессии, дорогая. Это риск, на который ты идешь каждый раз, принимая решение.

— Я никогда к этому не привыкну, — сказала я.

— Другого выхода нет.

Вернувшись в Парчмент-хаус, я поставила вариться макароны, хотя не была голодна, и села в кухне. Я смотрела в потолок, а в моей голове крутилась одна-единственная мысль: «Сегодня я убила человека».