Мегги Леффлер - Диагноз: Любовь

— Ну и почему же ты не хочешь? — спрашивает Бен.

— Чего я не хочу?

— Завести себе парня.

— Нужно найти правильного человека, — отвечаю я, чувствуя себя чрезвычайно чопорной — такой, как наша бабушка Ева, которая время от времени читает моему брату нотации на тему «сожительства» с его подружкой.

Я до сих пор не понимаю, как мой брат-близнец, обычно такой стеснительный, умудрился закрутить столь ураганный роман. Они познакомились восемь месяцев назад в Нью-Йорке, когда Бен все еще верил, что сможет стать кинорежиссером, а Алисия вела утреннюю программу. В июне — со дня смерти мамы прошло восемь недель — они вместе переехали в Питтсбург, чтобы Бен смог начать занятия в семинарии. По словам Алисии, призвание моего брата прекрасно совпало с ее новой работой в качестве репортера Четвертого канала новостей («Алисия Акстелл! Горячие новости для вас!»). Однако это никак не объясняет того факта, что они вместе купили гарнитур для столовой и новый диван. «Расслабься. Это просто IKEA [2] Известная фирма-изготовитель мебели. », — сказал тогда Бен. Мне сложно представить себе, каково это — делить свое личное пространство с кем-то еще, как жить и, тем более, покупать мебель вместе с другим человеком, какой бы дешевой и удобной эта мебель ни была.

— Ну и как ты сможешь узнать, кто правильный, а кто нет, если боишься рискнуть? — не унимается Бен.

После небольшой паузы я спрашиваю его:

— Что ты думаешь о Мэттью?

— О ком?

— О докторе Холемби. О том парне, который спас тебе жизнь.

Я лишь немного преувеличиваю. В начале июля Бен очутился в реанимации в Сент Кэтрин с резкими болями в правой нижней части брюшной полости. Мэттью Холемби был в ту ночь помощником-стажером дежурного хирурга и ассистировал при удалении Бену аппендикса.

— А, ты о нем. Тот парень в очках с толстыми стеклами… Он показался мне довольно умным, — отвечает Бен и, немного помедлив, добавляет: — И компетентным.

— Я имела в виду личные качества, — говорю я, прекрасно понимая, что ректальное исследование с помощью лапароскопа — не самая лучшая ситуация для оценки личных качеств доктора.

— Он неплохой человек, Холли. Из тех парней, которых в средней школе бьют и засовывают в мусорные баки, а в итоге он смеется последним, поскольку теперь этот Мэттью хирург.

— Лор, — уточняю я и тут же поясняю, поскольку Бен выглядит сбитым с толку: — Он обязан пройти обязательный год практики в общей хирургии, но со временем собирается стать хирургом ухо-горло-нос. Это абсолютно другая специализация. — Говоря это, я имею в виду, что Мэттью отличается — в лучшую сторону, конечно, — от среднестатистической массы хирургов. Или этот парень лучше, потому что он англичанин? Я не знаю.

— Ну, — отвечает мне Бен, — считай, что я поддерживаю его кандидатуру.

— Ты произнес это таким тоном, словно Мэттью — откровенный неудачник, — замечаю я.

— С тобой любой мужчина может считаться неудачником. Холли.

Перед амфитеатром мы заключили соглашение — не разговаривать до того, как начнется шоу. Бен нисколько не сомневался, что нас хотят провести. Брат утверждал, что в амфитеатре полно «жучков» и по этой причине аудитории приходится так долго ждать появления Джошуа Питера. Это делается затем, говорил он, чтобы съемочная группа прослушала разговоры и передала Джошуа Питеру информацию, которая поможет ему дурачить зрителей.

— Я тебе это докажу. Давай скажем, что мы потеряли… — Бен пощелкал пальцами, задумавшись. — Ну, например, тетю Велму. А потом посмотрим, упомянет ли он ее имя.

— Но у кого-то из аудитории может действительно оказаться тетя по имени Велма, которая уже умерла.

— Правда? Именно Велма? — недоверчиво произносит Бен, но я прижимаю палец к губам, давая ему знак, что пора бы уже замолчать. Мы как раз подошли к воротам амфитеатра, где пожилая женщина проверила наши временные пропуска. Дождь прекратился, оставив в воздухе лишь влажность, скрашивающую жаркий августовский день. Нервная энергия толпы каким-то непонятным образом снова пробудила во мне надежду. Как только я сказала об этом, Бен принялся рассуждать о том, что подобные скопища людей напоминают ему о надписи на основании статуи Свободы: «Отдайте мне ваших страдальцев, ваших голодных».

Когда мы наконец добрались до своих деревянных сидений, я начала молиться, чувствуя себя немного смешной. С тех пор как мама умерла, в своих молитвах я обращалась только к ней.

Встреть меня, мама. Приди ко мне сюда. Скажи что-нибудь. Это поможет мне понять.

Я имела в виду письмо, которое нашла в маминых вещах, когда разбирала их после похорон; письмо, написанное моей маме в 1983 году, — именно в том году она на семь месяцев уехала из дому, чтобы поступить в медицинскую школу в Гренаде. Она пробовала поступать в школы Соединенных Штатов, но не прошла конкурс. На тот момент нам с Беном было только восемь лет, до нашего девятого дня рождения оставалось шесть недель. Не самое лучшее время, наверное, для того, чтобы остаться без матери, даже если знать, что она обязательно вернется, — для меня, во всяком случае, это было тяжело. И несмотря на это, я всегда считала, что мамин отъезд был оправдан. У нее было призвание, которому необходимо следовать, невзирая на то, куда оно может тебя позвать. Вот только выяснилось, что в тот год мама увлеклась не одной лишь медициной. Она увлеклась еще и студентом-медиком по имени Саймон Берг.

«Свидетельствую для истории, что миссис Беллинджер поцеловала меня первая», — писал он в своем письме, очевидно не зная, что по мужу ее фамилия была Кэмпбелл.

Ты любила его, мама? Если да, то почему же ты вернулась? И неужели после своего возвращения ты пожалела об этом и хотела бы оказаться в другом месте?

Я добавила этот вопрос на тот случай, если мама все-таки станет отвечать мне через Джошуа Питера. При этом я надеялась, что она догадается ответить мне не прямо, а так, чтобы люди в аудитории не поняли, о чем идет речь. Я никогда не показывала это письмо Бену. В данный момент оно лежало в несгораемом сейфе, встроенном в стену моей квартиры. Я не хочу омрачать память о маме, но я не могу больше отмахиваться от всех этих вопросов.

— «Твиззлер» [3] Шоколадный батончик. ? — предлагает мне сидящая рядом женщина. По виду ей шестьдесят с хвостиком, а ее чрезмерная полнота свидетельствует о сахарном диабете, так что ей не следовало бы увлекаться конфетами.

Промокнув повлажневшие глаза, я отказываюсь. Она откусывает от батончика и, жуя, говорит:

— Мы можем долго прождать. Я слышала, что перед каждым шоу он медитирует.

Бен, сидящий по другую сторону от меня, фыркает.

Женщина интересуется, откуда мы приехали и от кого надеемся получить сообщение.