Мегги Леффлер - Диагноз: Любовь

Сильвия сказала, что не нужно так драматизировать и что у нее здесь друзья.

— Именно этого я и боялась, — призналась мне бабушка.

— Ты боялась маминых друзей? Или только Саймона Берга? — спросила я.

— Почему ты все время его вспоминаешь? — в голосе Евы звучало откровенное недовольство.

— Потому что они с мамой были любовниками, — ответила я. Было странно говорить такие вещи, особенно странно было самой признавать существование этих отношений.

— О нет, Холли! — воскликнула бабушка. — Это могло быть увлечением, но ничего более Сильвия не могла себе позволить. Твоя мать никогда не была такой.

Я снова вспомнила строчки из того письма. Ты продолжала твердить мне, что не можешь себе этого позволить. Чего позволить — счастья?

— Нам было так трудно прощаться, — задумчиво произнесла бабушка. — Похоже, она знала, что из-за такого положения вещей многое изменится, но все равно решила остаться.

Даже если бы Ева не произнесла этих слов, я прекрасно знала, что многое изменилось «из-за такого положения вещей». Сильвия впервые не покорилась ей. Скорее всего, Саймон Берг не понравился бабушке не потому, что он был конкурентом моего отца: он стал ее конкурентом.

Бабушка рассказала, как в свое последнее утро в Гренаде она вышла на прогулку. Поскольку транспорта на однополосной дороге, обдуваемой ветрами, было много, она шла по обочине, стараясь избегать пылящих «регги бас» и гренадцев, которые, вместо того чтобы присвистнуть вслед женщине, шипели на нее. Это шипение казалось ей клубком змей, сползающих по спине, поэтому она, опустив голову, все ускоряла и ускоряла шаг. Внезапно рядом появилась Сильвия, запыхавшаяся и вспотевшая. Узнав от клерка в отеле, что Ева отправилась гулять в одиночестве, моя мама побежала ей на помощь.

Они одновременно поймали друг дружку в объятия. «Я не хочу, чтобы ты шла по этой дороге», — почти в унисон произнесли они, и бабушка увидела слезы в глазах Сильвии. Мама взяла бабушку за руку и отвела ее обратно в отель. Хотя Сильвия сказала Еве, что не боится этой дороги, было видно, что это не так.

Поговорив с бабушкой, я вернулась в свою комнату и снова рухнула на кровать, чувствуя себя совершенно разбитой после разговора о моей маме. Мне было даже еще хуже, чем после ее смерти и после того, как я обнаружила письмо Саймона. Неужели она уехала только потому, что хотела избавиться от влияния Евы? Но как можно быть такой эгоисткой, зная, что в тебе нуждаются? Осознание того, что она не сможет ответить на мои вопросы, угнетало меня еще больше.

Внезапно я вспомнила о коротковолновом приемнике, который мне подарил Бен, когда узнал, что я еду за границу. Обычно этот приемник выдавал разве что непонятные разговоры на иностранных языках, но сейчас и это казалось мне лучше, чем шум в голове от собственных мыслей.

Я поставила приемник на край подоконника. Сначала я услышала какие-то поскрипывания и космические звуки. Потом из маленьких динамиков полилась музыка «Лед Зеппелин». На секунду я застыла, боясь пошевелиться, словно «Fool in the rain» была посланием от инопланетного разума, которое соединяло в одно целое спутник, антенну и меня саму. Мгновение спустя музыка взорвалась ударными и свистом, и я позволила ей унять мою внутреннюю дрожь. Я кружилась по комнате, быстро переступая с ноги на ногу и молотя руками в такт мелодии. «Вха-а-а-а», — пел голос, и я, подвывая в унисон, танцевала по небольшому квадратику, свободному от мебели и вещей.

Музыка стала медленней, но я все еще подпевала: «У меня нет причин сомневаться в тебе, бэби, все это такая фигня…» Вдруг от дверей раздался голос, прерывая меня:

— Холли?

Я повернулась и закричала, но не так, как кричат удивленные чем-то хорошие девочки, — нет, это был вопль, который сделал бы честь любому фильму ужасов.

— Ты напугал меня! — набросилась я на Эда, выключая музыку. — Что ты тут делаешь?

— Я тут живу, — улыбнулся он.

— Сегодня воскресенье! — воскликнула я, пытаясь отдышаться после танца и дикого испуга.

— Я тут и по воскресеньям живу, — равнодушно ответил Эд, словно признавался в чем-то ужасном. Он был одет в джинсы и футболку, цвет которой придавал его карим глазам серый оттенок. Он выглядел великолепно. — Ого! А у тебя прекрасный голос. Надо будет когда-нибудь пригласить тебя спеть с группой, — сказал Эд.

— Ой, я не думаю… А что за группа? — спросила я, все еще хватая ртом воздух.

Он объяснил, что является вокалистом и гитаристом группы под названием «Перпл Тангс», и даже пригласил меня на выступление в следующие выходные в кафе «Богема» в Сохо.

Улыбнувшись, Эд добавил:

— Так ты фанатка «Лед»?

— Ну, мне нравятся некоторые песни. Обычно я называю его полным именем. Или просто Лед, — сказала я. — А настоящие фаны, должно быть, называют его Зеппелин.

— Вообще-то это группа, а не один человек, — поправил меня Эд, входя в мою комнату, которая, как я уже говорила, была размером с чулан. То, как он смотрел на меня, навеяло воспоминания о седьмом классе и о первой вечеринке в честь дня рождения, на которую я пригласила и парней, и девушек. Эд к тому времени давно уехал и, скорее всего, играл в бутылочку в каком-то другом месте, в другом штате. И уж наверняка целовал девушек, а не говорил мне, как Николас Олзевски: «Давай не будем, а другим скажем, что целовались».

— Понятно. Ну, настоящие фанаты наверняка это знают… — произнесла я слишком громко, поскольку начала нервничать от столь близкого присутствия Эда. Он, похоже, этого не заметил и начал рассматривать мой стол, а затем взял с него фотографию в рамке, на которой улыбалась мама.

— Твоя мама? — спросил он.

Я кивнула, чувствуя себя прижатой к стене и надеясь, что он не будет задавать мне вопросов о том, как меня в детстве бросили ради любовного романа.

— Ты на нее похожа, — сказал Эд.

— Она умерла, — ответила я.

— Давно? — спросил он.

— В прошлом апреле.

— И ты все еще не смирилась с этим, — с пониманием произнес Эд.

— А твоя мама умерла? — спросила я.

Эд явно удивился и, чуть помедлив, словно утратил нить разговора, сказал:

— Э-э… нет.

— Это хорошо, — отозвалась я и вдруг почувствовала, что мне хочется, чтобы он вышел из комнаты.

Он заметил фотографию, на которой были запечатлены родители, Бен и я на вручении диплома медицинской школы. На фото Бен обнимал меня за плечи.

— Твой брат-близнец? — осведомился Эд.

Я кивнула.

— Ну и как дела у Алисии? — Он поставил фотографию на место.

— У Алисии? А какие у нее могут быть дела? Ходит по магазинам в Лондоне. Она обручена… Что еще ты хочешь о ней знать? — спросила я, чувствуя, что начинаю раздражаться.

— Да ничего. Похоже, проблема в твоем брате? Почему он не приехал? — поинтересовался Эд. — И какие у вас с ней отношения?