Джоанна Бриско - Будь со мной

— Кинь хлеба, Дик, — с ужасным простяцким акцентом прервал мои мысли МакДара.

Когда я в следующий раз обратил внимание на Сильвию, она сидела в тени и делала вид, что изучает книги на полке. Когда я пошевелился, опьянение дало о себе знать с новой силой, и я, пока она пыталась замаскировать необщительность интересом к книгам, стал рассматривать ее узкую спину в темном вязаном свитере с вырезом в форме буквы V на груди, микроскопическую юбку, полностью открывавшую взору ноги в плотных черных колготках, которые в приглушенном свете мне показались даже соблазнительными. Интересно, подумал я, а этот набросок на женщину вообще с кем-нибудь спит? Кто-нибудь ее хоть раз трахал? Не похоже (совершенно дикое предположение по отношению к такой странной и замкнутой особе, сама мысль о таком казалась покушением на ее холодную чопорность), хотя кто знает? Я припомнил, что в колледже несколько самых скучных девушек (очкастые зубрилы из Мидлендс [12] Центральные графства в Англии. и робкие католички из Барнета [13] Пригород Лондона. ), по рассказам девушек, с которыми я был знаком, жили активной и даже иногда извращенной половой жизнью. Предположение было настолько же омерзительным, насколько и приятным: никогда не знаешь наверняка, никогда не угадаешь. Жизнь хранила свои секреты.

От выпитого вина в голове гудело. Я доел и пошел в свой кабинет искать книгу Карла Ларссона. Клода утверждала, что я взял ее у нее лет двадцать назад, и теперь требовала вернуть.

Там было не так душно, тени деревьев на Мекленбур-сквер рассеивали свет с улицы. Я остановился у окна. Прислонился лбом к стеклу. В полумрак комнаты из коридора вошла Сильвия, вздыхая, как ребенок.

— Привет, — сказал я.

Мы стали вместе смотреть вниз на улицу. Она, как всегда, молчала, а я был пьян: нужды в разговоре не было. Микроавтобус Бетан на площади был темной массой, похожей на корабль. Дальше светлым пятном горели залитые светом прожекторов теннисные корты на Брансуик-сквер.

— Как ты? — спросила она через какое-то время.

— Хреново, — сказал я.

— Это родственники тебя доводят?

— Кто ж еще? А твои разве тебя не достают?

— О, с родственниками всегда так, — сказала она тихим невеселым голосом. — Они способны по-настоящему свести с ума. Хотя твои мне понравились.

— Артистки хреновы. Халявщицы. Не знаю… Шаромыги.

Она улыбнулась.

— Но они и настроение могут поднять. Они знают, как жить.

— Это уж точно.

— Я думаю, тебе тоже просто нужно расслабиться, а не завидовать им, — неожиданно сказала она.

Я удивился.

— Завидовать ? Тебе что, кажется, что я напряжен? — раздраженно спросил я.

— Ну, может быть. Все мы… все люди, такие, как мы… как ты, я и Лелия, слишком напряжены. Я натянута, как струна. Иногда мне кажется, что я довожу себя до истощения. В тебе я вижу то же самое, — сказала она, заглянув мне в глаза.

— Да, — буркнул я. Выпитое вино сделало меня немногословным. Она же вообще не пила, в этом я был уверен. Я наклонился к окну, чтобы стекло остудило лоб.

— Похоже на зеленое кладбище, правда? — сказала Сильвия. — Никто здесь не живет… кроме нас. Может быть, поэтому мне здесь и нравится.

— Почему?

— Именно поэтому. — Голос у нее был приятным, спокойным, тихим. Ее волосы были распущены и свободно свисали наподобие каре, как у маленькой Алисы Лидделл [14] Алиса Лидделл — девочка — прообраз героини сказок Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес» и «В Зазеркалье». , капризной девочки викторианской эпохи. Вот на кого она похожа, понял я: старинная кукла, а не толстощекая красотка, очень чувствительное и искреннее создание, мелкая вещица, спрятанная в шкафу, а не выставленная на полку.

Мы стояли рядом, вместе смотрели в окно, и я почувствовал какое-то духовное родство с ней. Мысли шевелились медленно, мозг отказывался переходить в рабочий режим.

— Если бы ты жил в Сохо или Камдене, — сказала она, — ты бы не чувствовал себя так, словно вокруг гудит вечеринка, а тебя на нее приглашают. Здесь сплошная зелень и тишина. Университетские преподаватели, прячущиеся от мира. Вот что я люблю, потому что тут я сама могу строить свою жизнь, получать от этого удовольствие.

— Ты имеешь в виду, что здесь не носятся со своими огромными портфелями всякие педики из газет и телевидения? По-моему, все это может достать кого угодно. Это как… — Я раскрыл окно, выпитое вино уже начинало казаться теплым и тошнотворным. — Господи, — сказал я, вдыхая запах сырой земли за пятном асфальтированной дороги. — Я еще никому этого не говорил, даже самому себе, я… ненавижу всякие там первые листочки на деревьях и тому подобное. Мне повеситься хочется или свернуться клубком, чтобы никого не видеть, вернуться обратно в зиму.

— Мне тоже, — взволнованно сказала она. — Точно как ты говоришь. Даже когда я вижу первые подснежники в конце января, мне хочется, чтобы время остановилось, чтобы не было слышно звуков лета, радио на улицах, детей на площадках. Но все, что я могу, — это сидеть дома, думать, читать книги. Сидеть у камина. Лежать в кроватях.

— В кроватях?

Она промолчала.

— Во множественном числе?

Я повернулся к ней. Мне было так свободно и легко, механизмы моего тела работали так плавно, я как будто мог сделать и сказать абсолютно все, чего бы мне ни хотелось.

Сильвия коротко усмехнулась, глядя в холодную ночь. Она стояла совсем рядом, легкий ветер из распахнутого окна играл ее кукольными волосами.

— Возможно, — сказала она наконец.

Ну конечно, подумал я. Она же женщина, не невинный ребенок. Вдруг я уловил, что ее внешняя сдержанность содержит в себе намек на сексуальность.

— У меня не всегда есть… своя, — сказала она.

— Своя? Своя что?

— Ну… я…

— Кровать. Свой дом, ты имеешь в виду?

— Да, точно.

— Пользуешься добротой незнакомцев? — сказал я.

Она улыбнулась, продолжая смотреть в окно, и глаза ее, скрытые тенью, оставались непроницаемыми.

— Ты был очень добр.

— Неужели?

— Да.

— Боюсь, что это не так.

— Ты пригласил меня сюда… дважды.

— Да. Извини. Мы ведь так ни разу как следует и не поговорили.

— Ты не обращал на меня внимания, потому что я показалась тебе неинтересной. И с чего бы мне быть интересной? Я же… Когда я с кем-нибудь встречаюсь первый раз, я закрываюсь в себе. А ты наоборот. Удивительно. Ты такой живой. Ты разговариваешь с людьми, шутишь, но это не обычная болтовня ни о чем. Когда ты разговариваешь со мной, мне кажется, что я тебя давно знаю.

— Я…

— Хотя, если на меня не обращают внимания, я ухожу в себя. Но мы-то сейчас разговариваем.

— Да. Господи, извини, я ведь такой невоспитанный вахлак. Иногда я просто забываюсь. Запутываюсь в собственных странных мыслях.