Дебра Кент - Дневник В. Разрыв

«Мэри?!»

Она уже почти обернулась, но Пит потянул меня назад. Голова закружилась и отяжелела, выступил пот. Я пыталась изо всех сил пробиться сквозь внезапно загустевшее пространство — воздух между нами стал плотный, как желе. Я тянулась к ней, но не могла достать. Она злобно улыбнулась мне, надула пузырь из жвачки. Пит снова потянул меня за руку, уже сильнее.

«Мама!»

«Пит, подожди!» — пробормотала я…

— Мама, пожалуйста!

С бешено бьющимся сердцем, с грохотом крови в ушах, но и с огромным, до слез, облегчением я открыла глаза. Сон. Я была не за кулисами Театра Данте, а в собственной постели. Под головой причудливо вышитая декоративная подушка. Слишком устала вечером, чтобы скинуть. Вот откуда ощущение коврового узора на щеке. Роджер храпел, свистел носом — ни разу еще я не была так счастлива слышать эти рулады. Три часа ночи. Часы светятся, как фонарь, надо их наконец отрегулировать. Внизу заворчал морозильник. Пит стоял рядом с кроватью и тер глаза. Пижамная курточка распахнулась, в аквамариновом свете часов костлявая грудка блестела от пота.

— Я видел плохой сон, — зашептал он.

— Я тоже. У меня тоже был плохой сон.

Уложила его рядом и обняла. Влажные волосики пахли детским шампунем. Ухватила покрепче.

— Хочешь, расскажи мне свой сон.

— Нет, — прошептал он.

Маленькое тельце обмякло, и вскоре послышалось ровное, глубокое дыхание. Спит. Обнимая его, я отважилась вспомнить кошмар, связывая разрозненные эпизоды. Хотелось понять глубинный смысл этого ужаса, его роль в моем состоянии. Теперь у меня есть шанс уличить неверного мужа, разорвать мучительный брак, начать новую жизнь с малышом. Но во сне я только металась, бежала в никуда, сбитая с толку и всеми покинутая. Почему сознание породило сон, в котором те, от кого я полностью зависима, — мой адвокат, мой детектив, — были на стороне моего мужа? И почему вместо уведомления о разводе Роджер протянул мне мою фотографию в постели с любовником? Такой анализ, безусловно, гасит разрушительную силу кошмара, но я была слишком измотана. Впереди напряженный день, уже почти четыре. Я даже не заметила, как уснула глубоким, спокойным сном. Без всяких сновидений.

На сегодня все.

В.

Я больше не просыпалась, пока в семь тридцать не зазвонил будильник. Настроение было радужное, я даже поймала себя на том, что распеваю в душе:

— Это был сон, сон, сон, всего лишь дурной сон! — С чего это ты так счастлива? — постучал в дверь Роджер.

— Просто радуюсь, что проснулась! — прокричала я сквозь грохот струй. — Счастлива, что живу на свете в такой чудесный день!

Нашла в дальнем конце полки бутылку с гелем для душа, налила на губку. Этот гель я купила сто лет назад — случайно услышала слова одной женщины, будто бы он возбуждающе действует на ее мужа. На Роджера, правда, гель такого эффекта не оказал. «Пахнет как жидкость от насекомых», — заявил он. Я поднесла губку к носу и глубоко вдохнула. Пахнет, как секс среди хвойного леса. Великолепно.

Я забросила Пита в школу и направилась к Черному озеру. Увидев дом, я затаила дыхание. Что, если сон был в руку и Мэри в самом деле исчезла? Или вовсе не было никакой Мэри? Но не успела я выбраться из машины, как дверь распахнулась и она радостно замахала мне. Я помахала в ответ своей новой лучшей подруге.

— Миссис Райан! Миссис Райан! Я так и думала, что вы сегодня приедете! И вот вы здесь!

На ней были джинсовые шорты и черная футболка, которую я сто лет назад купила на распродаже. На футболке красовалась надпись: «Я рыбак, вот и вру». До сих пор не могу понять, зачем я ее купила, — при том, что ни разу в жизни не ловила рыбу. Футболку Роджер отвез в «приют» вместе с кучей других вещей. Наверно, у Мэри весь шкаф забит барахлом, которое я покупала ни с того ни с сего и ни разу не надела.

Мэри потащила меня в дом.

— Типпи окотилась!

Она провела меня за руку мимо моей мазни в кухоньку. В доме пахло жареной едой и чистящим порошком. Кошка, лежавшая на боку в картонной коробке из-под обуви, тускло прищурилась на меня. Шестеро крошечных котят тыкались ей в живот.

— Мэри, — я набрала в грудь побольше воздуха, — я хочу тебе сказать одну вещь.

Она уселась на корточки у коробки и гладила Типпи по голове.

— Хотите котеночка?

— Нет, солнышко, не хочу. Послушай, нам надо поговорить.

— А кукурузы хотите? С чаем!

— Роджер мой муж. Мы женаты очень давно, очень.

Я наблюдала за ее реакцией.

— Мой Роджер? Роджер Тисдейл? Мой муж?

— Да.

Я достала из бумажника фотографию, свадебную. Мэри поднесла ее к самому носу.

— Это не мой Роджер. Мой старше. И не такой толстый.

— Он так выглядел раньше, Мэри, — вздохнула я. — С тех пор он постарел, сбросил вес. Это он, поверь мне.

Она покачала головой и скрестила руки на груди.

— Это не он. Не может быть.

Хоть бы у меня нашлась фотография поновее. Я вспомнила о брелке, достала его и протянула Мэри:

— Смотри.

Брелок был медальоном с фотографией, сделанной прошлой осенью, — Роджер и Пит в походе на «Тигренке».

— Все равно не он, — ухмыльнулась Мэри.

Я еще раз взглянула на фотографию и поняла, что лицо Роджера на ней очень смутно из-за вспышки. Я-то знала, что это он, — кому там еще быть? Но с точки зрения Мэри, чья состоятельность как жены «известного американского сценариста» зависит сейчас от умелого отпора моим претензиям, на этом тусклом кружочке мог быть кто угодно, только не Роджер.

Я начинала нервничать. Надо было привезти девушку к нам домой до прихода представителя шерифа.

— Пожалуйста, Мэри, послушай меня. Я знаю о Роджере такие вещи, которые могут быть известны только жене… — Я проглотила ком в горле. — Или любовнице. Например, у него на заднице внизу слева родинка в форме Техаса. — Я сообразила, что она, скорее всего, понятия не имеет о карте, нашла в сумке ручку и нарисовала на каком-то чеке иллюстрацию: — Вот такое.

Мэри смотрела во все глаза, но молчала.

— Жена должна знать, — продолжала я, — что его любимый завтрак — мюсли с ванильным йогуртом и стакан абрикосового нектара, а еще он любит круассаны с банановой начинкой и сливочный сыр с медом и орехами. Жена должна знать: он всегда так рассчитывает время, что заканчивает завтрак и кофе — черный, без сахара — к одному и тому же часу.

Я следила за Мэри. Глаза у нее стали влажными, но лицо осталось неподвижным.

— Что еще… Он мочится струйками, это часто напоминает ритм песенки «Был у Мэри петушок», знаешь, такой: «пи, пи, пи, пи, пи-пи-пи»… И еще я знаю: он боится пчел, терпеть не может швейцарский сыр, всегда чистит зубы после еды — не любит вкус пищи с зубной пастой… О! У него кривой мизинец на левой ступне, вот такой. — Я скинула туфлю и скрестила мизинец с соседним пальцем. — Убедилась?