Катажина Грохоля - Трепет крыльев

все безопаснее,

все теплее и теплее,

все приятнее.

И он заснул.

Утром, когда его вытащили, сварившееся мясо отделялось от костей.

Именно так происходило со мной.

Я все реже радуюсь, когда мы куда-то идем вместе.

— Ведь нас ждут, — говорю я мягко.

Мы собирались к родителям, но он выходит из ванной комнаты, где должен был переодеться, но не переоделся. Он чувствует себя все хуже, устал, но если я хочу пойти одна — пожалуйста, он не против.

— Я могу посидеть один, не беспокойся за меня.

Но я слышу, что он на самом деле хочет сказать:

«Не оставляй меня, ты же видишь, что со мною творится».

И я отвечаю на это, а не на его произнесенную вслух фразу:

— Я не оставлю тебя, мы позвоним, отложим визит…

— Нет, не беспокойся за меня, Кристя всегда так и поступала…

А я смотрю на него и все понимаю. Я вижу, как он любит меня, как сильно любит, и я прижимаюсь к нему и говорю:

— Я — другая, я тебя не брошу, милый, конечно, я останусь с тобой.

И у него светлеет лицо, разглаживаются угрюмые складки на лбу, и он смотрит на меня с нежностью:

— Ты можешь встречаться, с кем хочешь…

Я предпочитала не встречаться.

— Ты можешь делать, что хочешь! Я же вижу, ты изменилась, тебе уже недостаточно моего общества!

— Что ты говоришь?! Ты для меня все! Что у тебя за претензии?

— Как ты можешь такое говорить? Я догадываюсь, почему ты это делаешь!

Он уязвлен. Я вижу, что с ним начинает твориться, но потом он прижимает меня к себе и повторяет:

— Я тебя люблю, я тебе верю. Прости, у меня ассоциации с прошлым, прости меня, дорогая, ты другая…

И я постепенно становилась другой…

Я еще помнила его нежные руки, которые раздевали меня, его голос, полный желания, когда он повторял:

— Не стесняйся, милая, не стесняйся…

А я закрывала глаза, уверенная, что так и он меня не видит. Потому что я была голая, и хотя я тоже хотела этого, но хотела как-то иначе, а его руки вылавливали меня из розочек, которыми была усеяна постель, вытаскивали меня из этих цветов, извлекали из меня самой, выставляли напоказ мою грудь, мой живот, и он гладил меня по голове и повторял:

— Не смущайся, ты же моя. — И я таяла от этих слов, текла у него между пальцев, безвольная и счастливая.

Когда-то, в самом начале, он поставил меня перед зеркалом, встал у меня за спиной, и мы стояли так вчетвером, мы — здесь, и они — там, в зеркале. Она, смущенная, отворачивалась, а он не позволял, смеялся и говорил:

— Погляди на мою женщину, она прекрасна, смотри…

И я смотрела на его женщину, а он спускал ей блузку с плеч, расстегивал пуговицы одну за другой, а потом резким движением стаскивал, и я видела лифчик на ее небольшой груди. Эта женщина в зеркале, его женщина, конфузилась, хватала его за руки, что-то шептала, должно быть:

— Ну что ты делаешь…

И поворачивала к нему лицо, а он смеялся, и держал ее за руки сильными ладонями мужчины, который знает, что делает, что хочет сделать, поэтому одной рукой он придерживал ее руки, а второй нежно гладил грудь, и та, что стояла перед зеркалом, опускала глаза, не желая смотреть, а он брал ее за подбородок и поднимал вверх, склонял к ней голову, целовал ее в шею, а затем спускал бретельку бюстгальтера до самого локтя, потом вторую тоже, и грудь открывалась нам, стоящим перед зеркалом, и он, уткнувшись лицом в ее волосы, говорил:

— Посмотри, она только моя и всегда будет моей. У нее красивые волосы, и они мои, и глаза. Я буду для нее единственным и никогда ее не обижу. Я буду любить ее всегда, и она никогда не обманет мое доверие, правда?

Я стояла гордая и краснела, теперь уже не от стыда, а от желания. Если рядом с тобой мужчина, который так на тебя смотрит, для которого ты — все, то мир кажется безопасным и добрым.

Я никогда не обману твое доверие, я ничего не сделаю вопреки тебе…

Я буду делать все вопреки себе.

У меня есть друг, художник, в Швейцарии. Вернее, был до того, как я вышла замуж, конечно.

— Друг? Что за чушь ты несешь! Не может быть дружбы между мужчиной и женщиной! Кому ты это рассказываешь! Какое мне дело до какого-то мужика! Он, наверное, хочет переспать с тобой, меня не обманешь!

Итак, у меня был друг.

Он жил там уже много лет и иногда приезжал в Польшу. Как-то раз он сказал мне, что нашел отличную мастерскую, знакомые сдали ему бомбоубежище, там у каждого третьего гражданина страны есть собственное бомбоубежище, и они свое сдали, чтобы оно не простаивало впустую, раз уж никто не намерен пока сбрасывать атомную бомбу.

Он был в восторге.

Рисовал, рисовал, рисовал. Все больше отрешаясь от мира, все лучше. А однажды вдруг увидел, что вдоль, вширь и поперек убежища растопырились кисти, и из них лезет волос, и пришел в ужас от мысли, что мог бы выйти, поехать в магазин и купить новые. Кисти растрепались, полотна выросли, краски начали вылезать из тюбиков, но главное — эти кисти…

А потом он догадался, что дело не в кистях.

Он был попросту подавлен постоянным, неизменным видом из окон.

Которых не было.

Я тоже была удручена неизменным видом.

Ведь нет ничего плохого, если человек хочет проводить время только с тем, кого любит. В этом нет ничего ненормального. Для него это важно. Он не теряет времени на пустяки.

Ведь после свадьбы меняется все.

Необходимо идти на компромисс.

Ты уже не один.

Ты должен считаться с другим человеком.

Ты больше не делаешь то, что хочешь.

Наверное, так и должно быть.

Хотя откуда мне знать?

Он приходил с работы мрачный, на час позже меня, снимал пиджак, походя целовал меня в щеку, а потом без улыбки садился за стол. Но все мы иногда улыбаемся, а иногда нет, и я быстренько (у него наверняка был тяжелый день) подавала обед, исподтишка поглядывая на него: перестанет хмуриться или нет? Заговорить с ним или не стоит? Потому что порой он предпочитал молчание, и я никогда не знала, как лучше поступить.

Почему ты не говоришь ни слова?

Почему ты болтаешь без умолку?

На кого Бог пошлет…

Ты помнишь?

Какое это красивое слово, при условии, что есть кому его сказать…

Однажды я переборола страх. Один раз. На Подгалье [6] Подгалье — горная местность на юге Польши у подножия Татр, в районе известного горнолыжного курорта Закопане. . Мы с Иоасей после выпускных экзаменов проводили каникулы, как обычно, в горах. Хозяйка попросила меня принести воды из колодца. Мы жили у нее две недели, и водопровод всегда работал, а в тот день что-то случилось.

Иоася ушла в магазин, поэтому мне пришлось одной идти во двор за домом, а там была Очень Злая Цепная Собака.

— Поосторожней только с собакой, она злая, может тебя загрызть! — крикнула мне вдогонку толстуха-хозяйка; щиколотки у нее были отекшие.