Миранда Гловер - Шедевр

Когда я готовилась к встрече с Линкольном, Петра позвонила. Она говорила с парижского вокзала, где ожидала поезд, и, не в силах молчать, намеревалась тотчас же сообщить мне потрясающую новость. Петра была влюблена — опять, но на этот раз все серьезно. Он — немецкий композитор, молодое дарование, большую часть времени проводит в Париже, и она уверена: он — тот самый, единственный. Я слушала вполуха: меня все это забавляло. Романы Петры всегда были бурными и короткими, но каждый раз она верила, что очередное увлечение — навсегда. Пока она рассказывала, я рассматривала себя в зеркале. Высокий рост, фигура грушевидной формы, бедра почти такие же широкие, как плечи, молочно-белая кожа, угольно-черные волосы на лобке. Но взгляд был затуманенным, а нижняя, чуть выпяченная губа, — шершавой. Я облизала ее и провела рукой по волосам. Они были пересушены. Я выглядела ужасно: события последних дней не прошли бесследно. Сумасшедшая неделя, во время которой я разрабатывала проект, оставила следы в студии: всюду валялись открытки и вырезанные женские лица, газеты и книги, грязная одежда, чашки из-под кофе и коробки с остатками еды, которую я заказывала на дом. Посредине возвышался манекен в черном парике.

Пока Петра сообщала новые детали своего романа, я надела черное белье, накрасила губы кроваво-красной помадой, подобрала с пола джинсы, майку и ключи. Я немного прибрала в квартире, а Петра все продолжала щебетать. Ее голос действовал так успокаивающе, что у меня сразу улучшилось настроение. За последнее время со мной произошло столько всего, что мне требовалось переключить внимание на что-то еще. И если кто-то и мог мне в этом помочь, так это Петра. Я была рада, что она приезжает. Наконец я положила трубку, закуталась в толстый искусственный мех, нажала на кнопку, и двери лифта открылись. Пора было ехать на обед. Выйдя из дома, я услышала привычный шум — резкие звуки улицы. Две страшные собаки жались друг к другу под навесом автобусной остановки, пытаясь спрятаться от дождя. Я села в такси, посылая им свою лучшую улыбку Моны Лизы.

Линкольн, зарабатывающий на хлеб в «Вечернем знамени» и одетый в костюм из магазина на Джермин-стрит, сидел в дальнем углу ресторана, ожидая меня. Пока я шла к нему, в зале наступила внезапная тишина. Посетители смотрели мне в спину. Тишина отвлекла Линкольна от размышлений, он поднял глаза и поднялся мне навстречу.

Все у Линкольна Стерна было бежевого цвета, — кроме его живых зеленых глаз. Он небольшого роста, напоминает фавна и носит вельвет: ну просто Квентин Крисп двадцать первого века.

— Эстер, дорогая, что ты задумала?

— Значит, ты видел «Кларион», — пробормотала я, пока мы в знак приветствия целовали воздух.

— Я был смертельно обижен, что при разрезании пирога первый кусок достался не мне, — ответил он, отодвигая для меня стул. За оживленностью речи ему не удалось скрыть свою досаду.

Подошел темноволосый официант с меню. Линкольн взял меню, игриво улыбаясь. Мы обедали в «Сент Джонс Клеркенвелл» — ресторане не броском, но с хорошей репутацией.

— Может, надо было поговорить со мной, прежде чем печатать свою последнюю статью? — улыбаясь, парировала я и села. — Такой удар с твоей стороны был для меня совершенно неожиданным. Не знаю, чем я это заслужила.

— Я лишь подчеркнул, насколько ты стала популярна, — сказал Линкольн, наливая мне воду, — а теперь, после этой идеи выставить себя на аукцион… Эстер, что, по-твоему, люди могут подумать? Все только об этом и говорят.

— Надеюсь, они не жаждут моей крови?

— Нет, на этот раз нет. Я думаю, большинство твоих почитателей искренне хотят, чтобы у тебя все получилось. Но это может оказаться твоим последним успехом. Что останется после того, как ты продашь себя? Ты права: в следующий раз они потребуют публичной казни.

— Перестань, Линкольн. Твой последний материал лишь усиливает всеобщее невежество в области современного искусства. Я ожидала от тебя большего.

— Ты мне льстишь. Но что ты имеешь в виду?

Самым невыносимым образом Линкольну нравилось, когда его ругали.

— Твой удел — разоблачать всякие тайные связи, а не называть современное искусство «вызывающим интерес общественности миром славы и всеобщего спаривания», как ты это сделал! — выпалила я.

— Всеобщего прелюбодеяния, Эстер, — с явным удовольствием исправил Линкольн и прикрыл губы салфеткой, чтобы спрятать гнусную ухмылку.

Раньше он был одним из моих доверенных лиц. Линкольн посещал Кортуолд вместе с Билли Смитом, когда я училась в колледже Сент Мартин. Он всегда с упорством терьера защищал нас и наши работы. Но с тех пор многое изменилось. Мы выросли. Теперь Линкольн умело пользовался той властью, которую давала ему профессия критика, и целью его последней статьи являлись высокие тиражи, а не стремление угодить мне. Как ни печально, но с этого момента мне придется держать под контролем еще и его.

— Как насчет говяжьего филе? — предложил Линкольн. — Для говяжьего мозга я что-то не в настроении.

Я кивнула:

— Я так хочу есть, что готова проглотить даже утюг.

Линкольн снова посмотрел на официанта:

— И проверьте, чтобы филе было с кровью. Много крови.

Бросив на меня быстрый взгляд, официант записал заказ.

— Я не отрицаю, что в твоих работах есть глубина, — задушевно продолжал Линкольн. — Я лишь отметил, что ты стала значить больше, чем все твои произведения вместе взятые. Таков феномен современного искусства: художник в центре всеобщего внимания, а его работы имеют второстепенное значение.

— Но это неправда. Возможно, я и стараюсь развлечь своих зрителей, однако истинную ценность имеет лишь мое искусство.

Линкольн деланно фыркнул:

— Только не для толпы. Для них искусство — это ты, моя дорогая.

Я вдруг заметила, что в зале воцарилась тишина. Я огляделась, и вслед за моим взглядом посетители опускали глаза в свои тарелки. Если мы не будем осмотрительнее, то устроим публичный скандал, который попадет в завтрашние газеты.

Я понизила голос:

— Я никогда не возражала против рекламы. Известность — составляющая успеха моего нового проекта.

— Может, мне написать статью, чтобы предостеречь тебя, Эстер?

— Продолжай.

Его глаза заблестели как масло.

— Ты летаешь слишком близко от Солнца. Мне неприятна мысль, что тебя может постигнуть участь Икара.

Я задумалась, действительно ли это его беспокоит или, как большинство людей, Линкольн с удовольствием посмотрел бы на мой провал.

Принесли еду, и мы с наслаждением впились в мясо. Пора сменить тему и рассказать Линкольну, что мне от него нужно.

— Полагаю, Кэти уже связалась с тобой? — спросила я.

— Да. Она звонила мне вчера. Жаль, что ты ничего не сказала мне раньше.