Наталия Рощина - Рыжее счастье

Маленький дом без бабушки стал просторным, в нем не хватало негромкого шлепанья ее старых тапочек, песен, которые она так любила напевать, занимаясь делами. Комната, где она спала и проводила совсем немного свободного времени, теперь была закрыта. Заходила туда только Мара. У нее хватало силы воли не начинать плакать при виде аккуратно застеленной кровати с тремя большими подушками, накрытыми кружевным покрывальцем ручной работы. Многое здесь было сделано самой хозяйкой: салфетки, занавески, вышитые полотенца в красном углу под образами. Мара с любовью оглядывала опустевшее жилище и, как это всегда делала бабушка, подходила к иконам. Пристально глядя в глаза Николаю Чудотворцу, Матери Божьей и ее многострадальному сыну, девочка тихо горячо молилась, прося Боженьку взять бабушку в рай. Мара делала это неумело, подбирая слова, далекие от канонических текстов, но просила от души, прижимая руки к колотящемуся от волнения сердцу. Мара не знала, что решит Бог, которого так почитала бабушка, но была уверена, что он ее услышал и обязательно обратит внимание. Так говорила бабушка: «Проси и будешь услышана, покайся с открытым сердцем и будешь прощена». Мара просила, вытирала набегающие слезы и снова просила спокойной, сытой жизни для бабушки хоть на небе. Все просьбы только для нее, так настрадавшейся и натрудившейся здесь, на земле. Еще Мара умоляла Всевышнего дать возможность хотя бы в снах встречаться с человеком, так много значившим для нее. Мара боялась, что пройдет время, и она забудет бабушкины черты, как она забыла своего отца. Это казалось страшным, несправедливым. Мара просила душевного покоя для младшего брата, не до конца понимавшего происшедшее, для матери, которая никак не могла прийти в себя после потери. После каждого такого общения с Богом Мара выходила из бабушкиной комнаты, ощущая умиротворение. Она закрывала дверь, до последнего момента вглядываясь в лик Сына Божьего, сурово смотревшего ей вслед с иконы. Всегда в его взгляде Мара читала понимание, она была уверена, что ее слова услышаны, но для нее не будет сделано исключения, никаких поблажек.

Смерть бабушки была только началом широкой черной полосы для семьи Мары. Вскоре у матери, как и у большинства жителей небольшого поселка, не стало работы. Катерина была одной из немногих, кого уволили в числе последних. Из разговоров взрослых девочка поняла, что на птицефабрике больше делать нечего. Потеря работы единственной кормилицей для всей семьи Мары была катастрофой, последствия которой очень скоро стали очевидными. Лето шло на убыль, все, что дал огород, было опущено в погреб в виде скромных заготовок. Матери приходилось разрываться между работой и огородом, потому не все, на что надеялись, получилось собрать вовремя. Ко всему, кто-то «помог» им собрать урожай картошки, свеклы, моркови, вырубил недозрелую капусту. Катерина только охнула и медленно села на землю, увидев однажды утром, насколько опустели их грядки. Не сказав ни слова, она с Марой собрала остатки. Девочка видела, что еще никогда их погреб не был настолько пустым. Их ждала голодная зима. Скудное пропитание свелось к постным супам, отварному гороху, ячменной сечке. Все более-менее калорийное безоговорочно отдавалось маленькому Мише. Он и без того рос слабым, болезненным, а теперь Катерина все чаще останавливала на нем испуганный взгляд. Мара перехватывала его и, как всегда, стараясь поддержать маму, обнимала ее худые, ссутулившиеся плечи:

— Не волнуйся, мам, мы что-нибудь придумаем.

Однако теперь Мара не видела, как в ответ вспыхивают ярким светом помутневшие глаза матери. Катерина молча бросала на дочь недоуменный взгляд, как будто пыталась удостовериться, что девочка в своем уме. Маре становилось не по себе от этого пронизывающего, полного непонимания взгляда. Но девочка старалась долго не раздумывать над всем этим. Она знала, что не стоит тратить время на то, что нельзя исправить. Она недавно приняла для себя такое правило и несколько раз уже имела случай убедиться в том, что оно срабатывает. Мара научилась быть собранной, обращать внимание на главное, не размениваться на мелочи. Она действительно повзрослела гораздо быстрее, чем предусматривалось природой. Жизнь без спросу вносила свои коррективы. Но Мара была уверена, что готова к любым нагрузкам, потому что выхода другого не было. Единственной целью каждого дня с некоторых пор было найти еду и продержаться до следующего. Стоило ли в этих условиях мечтать о чем-то возвышенном? Большинство не забивало себе голову несбыточным, а Мара витала в своих недетских фантазиях на тему благополучия. Только эти мысли и помогали ей коротать время, когда она оставалась дома с младшим братом, а мать уходила куда-то на целый день, возвращаясь со скудным ужином, часто в виде нескольких картофелин, к которым, как деликатес, иногда прибавлялся плавленый сырок, кусочек сала, селедки.

Этой же осенью Мара перестала ходить в школу. Седьмой класс оказался для нее последним. На желании Мары учиться был поставлен крест. Девочка знала, что все к тому идет. Она была готова к безрадостным переменам. Продолжать учебу стало невозможно: не в чем и не с чем было пойти, да и от голода Мара часто была на грани обморока. То, что давали добрые люди, жалея голодного ребенка, она приносила домой младшему брату. Миша рос и без того болезненным, поэтому Мара старалась подкормить, поддержать его. У нее самой все чаще тупо и давяще болела голова, ее тошнило, тело становилось словно ватным, непослушным, но в сложившейся ситуации ни она, ни мать не придавали этому никакого значения. Да Мара и не всегда жаловалась, только когда становилось совсем невыносимо. Она упрямо брала в руки спицы и вязала ненавистные рукавицы, носки, перчатки, как учила ее бабушка. Она учила для удовольствия, а оказалось, что это станет чуть ли не единственным источником дохода. Время от времени в сезон матери удавалось за копейки продать работу Мары в городе. Приходилось предлагать вязаные вещи на вокзале, рискуя лишиться и этого скудного заработка, потому что, как оказалось, и в городе бедствующих хватало с лихвой. Все они поделили каждый метр вокзальной и привокзальной площади, жестоко расправляясь с теми, кто пытался заработать на их территории. Катерина несколько раз чуть было не оказалась жертвой одной из таких разборок. Однажды она чудом избежала расправы. После этого мать возвратилась домой в состоянии, близком к потере рассудка. Какое-то время она ни с кем не разговаривала, не садилась за стол, приготовив ужин. Она мельком бросала взгляд на сына, дочь, уходила в бывшую бабушкину комнату, закрывалась и тихо плакала, уткнувшись в подушку. Если сразу после смерти матери Катерина не могла переступать порог этой маленькой комнатушки, то теперь только здесь находила успокоение. Мара прикладывала ухо к двери и слышала ее горькие всхлипывания и причитания. Сердце девочки разрывалось от жалости, руки сжимались в кулаки. Как она хотела помочь матери выбраться из этой нищеты, беспросветного существования. Как она хотела вернуть времена, когда у матери на лице играла озорная улыбка. Мара делала что могла, но с каждым днем понимала, что этого мало, ее усилия ни на что не могут повлиять.