Мария Лебедева - Горький мед

— Носила я всю жизнь одно платье, а дочь — искусственную шубу, и ничего, — устав от слез, с горечью говорила теща своей подруге, — и спокойно жили, дружно. Тогда в голову никому бы не пришло умыкать ребенка, взять с нас нечего было.

Похитители куражились по телефону, угрожали, повышали цену и наконец придумали такую головокружительную комбинацию передачи выкупа и возврата ребенка, что милиция только руками развела, узнав, что малыш уже в лоне семьи.

Ребенок считал, что просто побывал в гостях у доброго дяди, потому что родители были заняты и не смогли забрать его из сада, а вернувшись домой, действительно обнаружил подтверждение их сильной занятости накануне: мебель из квартиры исчезла, исчез и видик со всеми кассетами, а на улице соседский Вовка, стоя у их гаража и никого близко не подпуская, кричал, что это теперь его гараж и машина в гараже принадлежит теперь его отцу.

Кира Петровна была потрясена до глубины души, во-первых, самим фактом похищения ребенка, причем не вычитанным из газет, которым она не доверяла, а случившимся у нее под носом, и, во-вторых, конечно, беспомощностью милиции, в силу и зоркость которой всегда свято верила.

Поэтому, услышав на переговорном пункте взволнованный голос дочери, умолявшей ее срочно выехать в Москву, Кира Петровна, под впечатлением от этого происшествия, очень испугалась. Когда же Светка сказала, что живет по другому адресу и встретить ее не сможет, потому что из дома выходить опасается, она, не теряя времени на расспросы, бросилась собирать чемодан. Соседям, по совету дочери, сообщила, что уезжает в Евпаторию по горящей путевке, и помчалась на вокзал с такой скоростью, будто горела не путевка, а земля у нее под ногами.

В поезде уснуть она не могла, в голову непрерывно лезли самые ужасные мысли и догадки. То ей казалось, что дочь тоже похитили и заставили позвонить в Курск, но, вспомнив, что рассчитывать на какой-либо выкуп похитители не имели оснований, она ненадолго успокаивалась, однако вскоре вздрагивала от предположения, что дочь, должно быть, преследует какой-то сексуальный маньяк, поэтому та вынуждена скрываться и боится выходить из дома. Ей представлялась то банда наркоманов и мошенников, то сборище фальшивомонетчиков и проституток и что дочь каким-то образом попала к ним в лапы и просит ее помощи.

Прибыв наутро в Москву и разыскав дом Шурика, Кира Петровна была приятно удивлена, что дочь ее находится не в компании каких-нибудь сомнительных личностей, как она боялась, а живет бок о бок с симпатичными и добрыми людьми. Хотя то, что Светка вкратце рассказала об Ираклии и режиссере, и напоминало ей собственные ночные фантазии, но тот факт, что дочь непричастна ни к каким авантюрам и попала в эту ситуацию случайно, по собственной глупости и легкомыслию, несколько успокоил ее, ибо легкомыслие Кира Петровна пороком не считала.

И вообще, после того, как она стала свидетелем торжества беззакония, все смешалось у нее в голове, четкая когда-то грань между добром и злом затуманилась, и ее уже не интересовал, например, вопрос поимки и выдачи правосудию опасных преступников, какими являлись режиссер и его банда, и не приходило в голову советовать дочери обратиться за помощью в милицию. Она, правда с прискорбием, склонялась к выводу, что если и можно на что-то рассчитывать в данной ситуации, то лишь на свой здравый смысл и поддержку Шурика и тети Дуси.

Шурик сразу вызвал в ней симпатию и полное доверие, да и материнское сердце подсказывало, что именно такого человека Кире Петровне хотелось бы видеть своим зятем. Шурику и Светке не пришлось долго убеждать ее в необходимости уехать в деревеньку под Архангельском; к их удивлению и радости, она легко согласилась и не стала даже распаковывать чемодан, только поставила дочери условие ехать вместе с ней. Та резонно возразила, что не может бросить подругу на произвол судьбы и хотя бы какое-то время должна быть в курсе развивающихся событий, но поклялась, что будет соблюдать осторожность и не сделает из квартиры ни шагу.

Решили, что Светка приедет попозже, когда хоть что-то прояснится и, даст Бог, режиссер, поняв, что этот канал в поисках Ираклия для него закрыт, оставит их наконец в покое.

— Ну ладно, — вздохнула Кира Петровна, — значит, примерно через неделю я тебя жду.

Почему она определила именно этот срок для осознания режиссером безнадежности канала в лице Светки, было не ясно, скорее всего, просто оттого, что понимала: больше чем неделю ей не выдержать в томительном беспокойстве за жизнь дочери.

Послышалось хлопанье входной двери.

— А вот и Сашок! — раздался из прихожей радостный голос тети Дуси. — А у нас гости, подруга к Светику приехала. Я щас, щас обед разогрею, — захлопотала она и бодро зашаркала на кухню.

На пороге комнаты возник Шурик. С печальным, даже трагическим выражением лица посмотрел он на подруг и воскликнул:

— Я так и знал! Так и предчувствовал, что случится что-то в этом духе!

— Ты о чем, Шурик? — забеспокоилась Светка. — С мамой что-нибудь?

— Нет-нет, с Кирой Петровной все в порядке, доставили в целости и сохранности, — быстро проговорил он. — Я имею в виду другие события… так сказать, в масштабе страны…

Шурик устало присел на диван, здоровой рукой достал пачку сигарет, закурил и спросил, обращаясь к Ольге:

— Ты уже была там?

— Да.

— И что там происходит? — продолжал интересоваться Шурик. — О чем говорят?

— Ну, как тебе сказать… — замялась Ольга. — Вроде ничего не происходит. Народу очень много, стоят, обсуждают, возмущаются… Будто ожидают чего-то страшного… Слухи всякие…

Она рассказала о группе захвата «Альфа», о танках, направленных якобы на разгром защитников, и о нервно-паралитическом газе, который, по слухам, должен был превратить всех сторонников демократии, собравшихся у здания, в послушных зомби.

— Иди, Сашок, обедать! — закричала с кухни тетя Дуся. — Руки мой!

— Вернее сказать — руку, — уточнил Шурик, посмотрев на свою левую конечность, неподвижно покоившуюся в черном чехле, который из соображений, чтобы не пачкались бинты, смастерила ему заботливая тетя Дуся.

— Что ж ты сразу не сказала ему про квартиру? — набросилась Светка на подругу, как только Шурик вышел из комнаты.

— Пусть поест сначала, — отозвалась та. — Он так нервничает, что все равно ничего не сообразит, пока не подкрепится.

Пообедав, Шурик приободрился и, вбежав в комнату, решительно заявил:

— Я немедленно еду туда! Я не могу стоять в стороне, когда творится такое!

— Светлана, окороти его, не пускай! — завопила ворвавшаяся следом за ним тетя Дуся. — Ему, дураку, там вторую руку сломают! Борька во дворе рассказывал, народу, говорит, там страсть сколько, и все подходют, все подходют…