Мария Лебедева - Горький мед

Ольге показалось, что тетя Тамара заговаривается, она в тревоге метнулась к холодильнику за лекарством.

— Сиди! — остановила ее та. — Думаешь, не сошла ли я с ума? Успокойся. Сейчас все поймешь…

Собравшись с духом, тетя Тамара заговорила. То она, прерывисто и часто дыша, запиналась и путалась от волнения, а то вдруг бледнела, дыхание становилось неслышным и ровным, голос начинал звучать уверенно и спокойно, будто рассказывала она о каких-то посторонних людях. А вспоминала она о событиях давно минувших дней, когда Ольги еще не было на свете.

Ольга не раз слышала эту историю от родителей, как два приятеля, инженер и старший лейтенант, познакомились с сестрами Ларисой и Тамарой, как все удачно влюбились друг в друга и вскоре переженились. В детстве ее умиляла эта трогательная сказка со счастливым концом, где отец с дядей Пашей выступали в роли прекрасных принцев, на белых конях приезжали они за своими невестами в нарядных платьях, а за большим праздничным столом их ожидали уже многочисленные гости, собравшиеся на свадьбу.

Потом, со временем, некоторые детали, которые в детстве кажутся несущественными, слегка разрушили ее представление о той волшебной свадьбе в один день и за одним столом. Так, она узнала, что сначала поженились ее родители, затем у них начались какие-то сложности с жильем, и лишь потом, когда Ольге было уже полтора года, состоялась свадьба дяди Паши с тетей Тамарой.

Вскоре дяде Паше дали двухкомнатную квартиру в заводской пятиэтажке, а Ольга с родителями осталась в большой комнате в коммуналке. Потом родилась Ирина, Ольгин отец, к тому времени майор, вот-вот должен был тоже получить квартиру, но внезапно поступил приказ направить его на работу в Ахтубинск.

Конечно, все эти прозаические события не годились для сюжета волшебной сказки и с годами стали казаться ей неинтересными и скучными.

И только теперь, подходя к тридцатилетнему рубежу, она вновь невольно начала задумываться о том, как же легко и счастливо сложились судьбы матери и тетки, которые всю жизнь не просто любили, а были влюблены в своих мужей, на что те неизменно отвечали им взаимностью. «В чем же тут секрет?» — удивлялась Ольга, наблюдая бесконечные разводы своих знакомых, присутствуя на свадьбах, где жених и невеста имели за спиной богатый семейный опыт даже не одного, а порой нескольких браков.

— А старшее поколение все такое, — уверенно объясняла Светка. — Они самокопанием не занимаются, рефлексировать не привыкли, у них все проще: вперед — и с песней! Раз женился — люблю навек. Чувство долга и прочая чепуха…

Ольга чувствовала, что Светка в чем-то права, но до конца не могла согласиться с ней, ведь это означало бы признать эмоциональную ограниченность, бездуховность, даже примитивность людей старшего поколения. И больше всего ей было обидно за дядю Пашу. Ольга понимала, что он, конечно, не относится к разряду интеллектуалов или людей творческого полета, но назвать бездуховным его образ жизни, его отношение к людям, ко всему окружающему она все же не могла. «Ну не выпало ему на долю никаких страстей, — рассуждала она сама с собой, — что ж поделаешь? Не виноват же он, что так у него все благополучно сложилось…»

И лишь теперь, за этим кухонным столом, уставленным чайной посудой, теперь, когда дядя Паша ушел в иной мир, откуда никто не возвращается, Ольге открылись те стороны его жизни, которые хранились в строжайшей тайне и о которых они с Ириной не имели никакого представления.

Рассказ тети Тамары развеял семейный миф о трогательном соединении сразу всех четырех сердец. Оказалось, что, познакомившись с сестрами, Павел без памяти влюбился в младшую, Ларису, к Тамаре же относился по-дружески ровно и тепло, как и положено относиться к сестре своей возлюбленной. Роман их с Ларисой длился около года, они собирались пожениться, но тут случайно подвернулся Михаил, давний приятель Павла. Павел решил привести его как-нибудь в дом невесты, чтобы познакомить с ее сестрой Тамарой. «Чем черт не шутит! — смеялся он. — Ты парень видный, да еще при погонах, на тебя любая глаз положит. А Тамара — замечательная девушка, просто клад, веришь, сам бы женился, да вот… понимаешь, в другую влюбиться угораздило…»

Так шутил Павел и посмеивался, даже не подозревая, что сам рубит сук под собой и роет себе яму. Не учел он двух моментов, которых, впрочем, учесть и не мог, так как ни один из них просто не укладывался у него в голове.

Первое — что Тамара и не посмотрит в сторону Михаила, потому что давно и мучительно влюблена в жениха своей сестры. А второе… второй момент означал крах всех его надежд и мечтаний: Лариса, закружившись было в вихре страстной любви Павла, считая, что и сама неравнодушна к нему, вдруг, увидев старшего лейтенанта, поняла, что чувство ее к жениху было вторичным, как эхо, а настоящее — вот оно, как солнце сияло с каждой звездочки лейтенантовых погон.

Но не в звездочках и не в погонах было дело, знала Лариса о нелегкой кочевой судьбе семей военнослужащих, однако это не пугало ее: она готова была ехать за Михаилом хоть на край света.

Михаил тоже с первого взгляда почувствовал влечение совсем не к той сестре, на которую указал ему Павел, все сильнее и сильнее влюблялся в невесту приятеля.

Вскоре они признались в своем взаимном чувстве Павлу, тот выслушал их довольно спокойно, пробормотал что-то вроде пожелания счастья и исчез.

Лариса, учитывая взрывной характер бывшего жениха и его страстную любовь к ней, боялась сцен и скандалов, поэтому была рада, что объяснение прошло мирно и тихо. Тамару же скорее удивила, чем обрадовала такая спокойная реакция Павла, а как медику она показалась ей даже подозрительной.

Младшая сестра была всецело поглощена новым для нее чувством и не испытывала ни малейших угрызений совести или хотя бы сострадания к брошенному жениху. А сердце старшей обливалось кровью, когда она представляла себе мучения Павла.

Через неделю Тамара не выдержала и очутилась возле старого деревянного дома в Мансуровском переулке, где Павел снимал комнату. Хозяйка сказала, что квартирант ее взял отпуск на работе и уехал к матери в деревню. Когда Тамара примчалась в Александровку, Павла дома не оказалось: он с утра еще ушел с другом на рыбалку. Узнав, что это родная сестра «той самой вертихвостки», мать сердито, недоброжелательно уставилась на нее и сначала не хотела пускать в дом.

— Зачем приехала? Душу ему теребить? — недовольно и резко сказала она, а затем, вытерев концом косынки набежавшую слезу, обмякшим вдруг, плачущим голосом проговорила: — Уезжай, добром прошу… Он уж и так Бог знает что хотел с собой сотворить… Спасибо батюшке Николе-угоднику: Степаныча, соседа-то нашего, вовремя послал…