Резник Юлия - Не ты

Самохин нехотя отстранился. Не удержавшись, провел костяшками по девичьей груди, чувствуя, как замирает ее дыхание.

— Пойдем, — просипел, поднимаясь, и протягивая ей руку.

— К-куда?

— В какое-нибудь нормальное место. Не клуб, — пошутил, не то чтобы удачно.

— А… как же работа, Дмитрий Николаевич?

Самохин фыркнул. Посмотрел на Муру с намеком, покачал головой:

— Ну, какая работа, Маша? Пойдем… будем думать, что мне с тобой дальше делать.

Глава 8

Маша его удивляла. Наверное, именно поэтому он и стал к ней приглядываться более внимательно. Увлекательный это процесс — узнавание. Завлекательный сам по себе, а с ней — тем более. В ней глубина какая-то нереальная — заглянешь — ахнешь. В ней чистота, к которой невольно начинаешь стремиться.

— Ну, ты еще долго копаться будешь?

— Бумаги только соберу… — говорит, а сама на него не смотрит. Стесняется. А Самохин кайфует, пожирая взглядом легкий румянец, разливающийся по ее лицу.

— На кой тебе они в ресторане?

Маша все же поднимает взгляд. И там тоже такое… Сплошное противоречие. Головоломка. Кротость и вызов, покорность и бесшабашная готовность к бунту. Невинность и дикий огонь, цвета ее шевелюры.

— Не в ресторане, Дмитрий Николаевич. Я потом… дома все доделаю. А утром Людмиле Васильевне завезу.

— Это с чего такой трудовой энтузиазм?

— С того. Мне работу потерять не хочется, как бы то ни было… Ресторан — это, конечно, хорошо, но не стабильно как-то. В этом плане супермаркет под домом и собственные деревянные в кошельке — для меня намного более предпочтительны.

Самохин хмыкнул, уже с весельем наблюдая за ее дальнейшими сборами. Смешная она. Прямая. Бесхитростная. Но это не глупая наивность и простота. Скорее, стойкая жизненная позиция, которая его по-настоящему в ней восхищала. Он и сам был такой. Прямой, как рельса. На самом деле — это почти что дзен — иметь возможность говорить то, что думаешь.

Она и правда собрала пачки бумаг, сунула в свою безразмерную сумку и выжидающе на него уставилась. Самохин опять улыбнулся.

— Пойдем, — кивнул головой в сторону выхода.

Дима не любил пафосные заведения. Чувствовал себя в них некомфортно и нарочито, даже поесть нормально не мог, у него складывалось стойкое ощущение, что за ним кто-то пристально наблюдает. Поэтому Машу он повез в местечко попроще.

— Здесь утка вкусная. И шашлык.

Маша кивнула и, полностью положившись на его выбор, стала разглядывать все кругом.

— Красиво… — заметила, отпив воды из бокала. А потом неосознанным движением потрогала кончиком языка небольшую ссадину на нижней губе. Ему тут же захотелось повторить за ней это действие. Запрокинуть голову, зарыться в мягкие (теперь он знал) шелковые пряди и ласкать ее рот, тонкую шею и аккуратную грудь. Интересно… у нее и на ней веснушки?

Наверное, было что-то такое написано у него на лице… Потому что Маша слишком резко опустила бокал на стол. Несколько капель упали на белоснежную скатерть, но этого никто не заметил. Они смотрели исключительно друг на друга.

— Что же мне с тобой делать? — удивленно покачал головой Самохин.

— А какие есть варианты? — не спасовала Маша, вызвав его тихий смех.

— Самые разные, но в них во всех дело заканчивается в постели. Как тебе такое?

Мура пожала плечами, теребя тонкими пальцами бахрому на скатерти. Откашлялась.

— Неплохо. Но почему сразу заканчивается? Вы не допускаете мысли, что как раз с этого момента и начнется все самое интересное?

Самохин задумчиво откинулся в кресле. Он-то как раз допускал. И это, признаться, пугало.

— Не попробовав, мы не узнаем, ведь так?

Девушка кивнула, и улыбнулась подоспевшему официанту. Приветливая, добрая, немного зажатая. Мог ли он мечтать о такой девочке в том мире, котором жил? Да никогда. А тут — как подарок, ценность которого Дмитрий прекрасно понял, да только как им распорядиться — не знал. Весь его прошлый опыт к этой девушке вряд ли был применим. Он не мог представить, как они трах*ются раз в пару недель, а после разбегаются каждый по своим делам до следующей встречи в постели. Не мог он представить и того, как откупится от Маши какой-нибудь безделушкой, когда она надоест. Если… если в принципе такое может случиться.

— Расскажи что-нибудь о себе, — попросил Дима, потому что действительно было интересно, как такое чудо возникло. Откуда?

— Мне двадцать, учусь в политехе на экономическом. Оканчиваю второй курс. Вот и все, что так с ходу приходит на ум…

— Я так понимаю, живешь ты с родителями?

— Нет. С дедом. С родителями… с родителями у меня не самые лучшие отношения, Дмитрий Николаевич.

— Дима. Давай уже заканчивать с этими церемониями. По крайней мере, наедине.

— Дима, — улыбнулась девушка, согласно кивая.

Красивая. Неброская, но красивая. Как картина, на которую чем дольше смотришь, тем больше подмечаешь деталей.

— А что не так с родителями?

— Да… Не повезло мне.

— Выпивают?

— Нет. Бог миловал. Просто… некоторым людям дети даются совершенно напрасно.

Самохин кивнул. Она не вдавалась в подробности, но, исходя из их предыдущих с ней разговоров, Дима приблизительно понимал, что к чему. Выходит, прав он был изначально. Не будет с Машей легко. Возможно, и начинать не стоит, чтобы лишней боли не добавлять. Ни ей, ни себе.

Маша отвернулась к окну и неосознанным жестом снова потерла запястье. Поддавшись порыву, Самохин перехватил ее ладонь и, сдвинув в стороны фенечки, выругался.

— Зачем? — спросил только, растирая большим пальцем тонкие практически невидимые линии.

— Да по глупости детской.

— По глупости не вскрываются.

— По глупости и не такое делают. Благо, поумнела.

Он на это надеялся. Тер ее шрамы пальцем, будто хотел их соскоблить с кожи, и размышлял о том, что могло заставить ребенка пойти на такое. Ей же двадцать всего, а рубцы практически стерлись, значит, давно дело было…

— Все равно, глупая.

— Да, — сморщила нос, — кто ж после такого умной назовет? Только знаешь, что? В прошлом этом все. И вообще… так странно с тобой вот так разговаривать.

— Как, так?

— На равных. Удивительно. Все в один момент — вжик! — Маша сделала пальцем круг и снова уткнулась в тарелку.

— Ну, ты, вроде как, и не против? — вдруг засомневался Самохин, — или, если я чего-то не понял, ты так и скажи. А если за место боишься — так ты это брось. Я грешное с праведным не путаю…

— Нет… Я… меня все устраивает, — мягкая ладошка Маши легла поверх его сжатого кулака и осторожно его погладила. — Если бы вы мне не нравились, я бы никуда с вами не пошла. И никакая работа не заставила бы меня сделать это.

Он стиснул челюсти. Накрыл своей рукой ее руку. Сдавил. Даже себе не признаваясь в том, какое испытал облегчение.