Олли Вингет - #После Огня

Бабушка ждала ее в своей комнатке: Фета разливала крепкий травяной отвар, доставала из коробочки подсушенные хлебные корочки, сдобренные солью. И, когда Юли заканчивала свои дела в палате, они еще немного сидели рядышком, потягивая питье. Старуха рассказывала внучке последние сплетни Города, смешно изменяя голос, и улыбалась во весь беззубый рот. В эти минуты Юли понимала, как дорога ей эта странная женщина, которая вырастила ее в стенах дома, совершенно не подходящего для маленькой девочки.

– Ну заходи, долго ты сегодня, – проговорила Фета.

– Мальчик, который у окна, никак не мог уснуть, ему все казалось, что он тонет в холодной воде, – пояснила Юли, присаживаясь на кровать.

– И откуда ему знать, как это – тонуть в воде, он и воду-то такую никогда не видел, – сказала Фета, протягивая внучке сухарик.

– Как тонуть – не знает, – согласилась девушка, – но захлебывается он точно…

– Да, совсем плох, бедняга, – кивнула старуха. – На все воля Святых Крылатых…

– Ой, я и забыла! – Юли подула на горячую кружку. – Крылатые принесли своего Вожака?

– Принесли. Да толку-то? – ответила Фета, посасывая размягченный в настое хлеб. – Он и побился сильно – нога сломана, вывернутая вся, страх, – и жар у него, и кашель сухой, и кровью уже плюется. Я его пока в отдельную поместила, но, видать, ляжет у входа с тяжелыми…

Юли помолчала. Чужая боль проходила сквозь нее очень давно, но девушка не научилась принимать ее как данность.

– Жалко его.

– Жалко, – согласилась Фета. – Молодой, так еще и мать схоронил недавно. Никто к нему теперь не придет, кроме Братьев. Да и те… будто у них время найдется. Говорят, старик их сейчас не жалует…

Они еще немного посидели, допивая терпкий отвар, но глаза уже слипались. Юли, согретая питьем, начала клевать носом.

– Э, голубушка, да ты спишь совсем! – спохватилась Фета. – Иди! Завтра дел у нас с тобой… Ох.

Юли склонилась к бабушке, прижалась на мгновение к ее сухой щеке и вышла.

Холодный коридор встретил ее знакомым запахом. Кто-то приглушенно стонал, кто-то заходился кашлем, кому-то не хватало воздуха, и он мучился, не произнося ни звука, кто-то, наверное, уже умер, но сил проверить всех еще раз у Юли не было. Завтра. Завтра придут сиделки и сделают все, что сумеют, а потом их сменит Юли. Завтра будет новый день.

Из-за приоткрытой двери отдельной палаты тоже доносился стон. Крылатый, который проводил в лазарете свою первую ночь, звал кого-то сквозь сон. Юли, не в силах побороть любопытство, приблизилась к двери и заглянула в щелку.

Лунный свет падал на одинокую кровать. Свалившаяся подушка валялась на полу, одеяло сбилось и свесилось, чуть не падая. Юноша, худощавый, со светлыми волосами, метался в горячечном бреду. Его нога была заключена в сапог из высохшей глины. Он мелко покашливал, втягивая воздух приоткрытым ртом.

Юли осторожно зашла в комнату, подняла подушку, положила ее в изголовье, накинула на тело Крылатого одеяло. Он чуть слышно застонал. Девушка дотронулась до его лба, обтерла влажной тканью. Парень лихорадочно заговорил, облизывая сухие губы.

Не зная, зачем это делает, Юли наклонилась к нему, силясь разобрать, что же так исступленно бормочет больной.

– Алиса… Алиса. Успей. Вернись, – повторял Крылатый. – Прошу, Алиса… Мне страшно…

Девушка густо покраснела и выскользнула из комнаты.

Сон не приходил, продавленная лежанка предательски скрипела от каждого неловкого движения. Юли переворачивалась с боку на бок, пробуя устроиться поудобнее. Ей было холодно под тонким одеялом, в комнате стоял тяжелый запах уличной гари…

Выйдя из одиночной палаты, Юли пошла к себе в комнатушку и затворила за собой дверь. Лицо пылало. Каждую ночь она слушала горячечный бред умирающих. Они звали по именам своих жен, матерей и давних любовниц. Хрипло произносили мерзкие ругательства и проклятия в адрес Святых Крылатых. Плакали, молили о помощи, протяжно выли или бессвязно шептали. Но никогда еще Юли не было так неловко подслушивать чей-то шепот, как сегодня.

Она не могла забыть пылающее от болезненного жара лицо Крылатого и то, как он тянулся в неведомую даль своих воспоминаний к другой девушке.

«Алиса, – подумала она и приоткрыла окошко, желая остудиться. – Наверное, его невеста».

Юли присела на опасно качающийся подоконник и стала разглядывать темный кусочек улицы за окном.

«Но бабушка сказала, что у него нет родных, – вдруг вспомнила Юли. – Значит, эта Алиса его бросила. Узнала, что болен, и бросила!»

Гнев волной поднялся у нее внутри. Странные, неизведанные раньше чувства не давали успокоиться. Юли раз за разом вспоминала, как метался в бреду Крылатый, повторяя и повторяя имя той, кто его покинула.

Не в силах больше оставаться на месте, Юли подошла на цыпочках к двери, приоткрыла ее и выглянула в коридор.

«Если он еще бредит, то пойду, – решила девушка. – Поменяю компресс, может быть, подогрею отвар…»

Но из комнаты не доносилось ни звука. Юли замерла, чувствуя, как сквозняк наполняет ее закуток прогорклым воздухом из приоткрытого окна.

«А если у него уже нет сил на слова? – подумалось ей. – Если он уже… умер»?

Крупная дрожь пробежала по ее телу, и Юли решительно шагнула через порог. Из палаты донесся приглушенный вдох, а спустя томительное мгновение ожидания девушка расслышала протяжный выдох. Крылатый спал, и не было причин тревожить его сон.

Юли постояла еще немного посередине коридора и вернулась к себе.

Работа в тот день не ладилась. Нитки путались, стежки набегали друг на друга, а иголка так и норовила уколоть палец, да побольнее.

Утром Юли показалось, что бабушка начала трясти ее уже через мгновение после того, как она закрыла глаза.

– Просыпайся, лежебока! – потребовала старая Фета, опуская на стул очередную охапку изодранной одежды. – Просыпайся, кому говорят.

От неожиданности Юли закашлялась. Чувствуя подступающее удушье, она схватилась за медальон. Новую деревянную пластину бабушка принесла пару дюжин дней назад, истончиться и стать бесполезным медальон еще просто не успел. Юли ощупала амулет пальцами, ища в нем поддержку. Фета между тем перевернула внучку на бок, заставив ее свесить голову с кровати.

– Ну-ка, – взволнованно проскрипела она, – дыши, дыши. Не страшно совсем, подавилась. Заспалась и подавилась. Рано еще.

Приступ закончился почти сразу. Во рту после него остался привкус крови, но Юли постаралась не выдать этого, незаметно смахнув пару капель ладонью.

– Все хорошо, бабушка, – сказала она, силясь восстановить дыхание. – Просто испугалась.

Они немного посидели на низком топчане, прислушиваясь, как утихает жуткий клекот в узкой девичьей груди.