Оксана Гринберга - Любовь и ненависть в Ровердорме

Не выдержав, я усмехнулась.

Ну что же, это было вполне в духе столичных – перепутать гусей с лебедями. Впрочем, любоваться нашей стаей старому Ирвингу оставалось недолго, потому что Патрик, муж Уны, уже ушел за «беглецами».

– И весь этот бедлам, мисс Мира, – начала Уна, – только потому, что ваша сестренка…

– Не продолжай, – вздохнула я. – Значит, Лиззи снова не закрыла птичник?

Уна кивнула.

– Этим утром ей опять принесли больную курицу. Хортоны, вы же их знаете, у них вечно то понос, то золотуха. А мисс Лиззи, конечно, добрая душа, вызвалась ее лечить. Хотя я сразу же сказала: такую только в суп, пока не издохла! Но ваша сестрица не стала меня слушать, вместо этого спряталась от меня в птичнике.

– И что курица?

– Где-то бегает, – хмуро сообщила мне Уна. – Причем вместе с нашими, потому что ваша сестра снова забыла закрыть калитку. И что толку от ее лечения, если они сбегут в лес? Вчера, говорят, там снова видели белого волка. Этих только проблем нам не хватало!

И я с ней согласилась.

Уна была права – ко всем нашим проблемам не хватало только потерять куриц или же стаю высокомерных шипучих гусей.

Холодная зима и ранняя весна далась всем обитателям «Поющей Ивы» непросто – год вышел скудным на урожай, и арендаторы едва сводили концы с концами. К тому же практически всю сумму, которую им удалось заплатить, я отправляла в столицу, поэтому яйца давно уже стали основным блюдом в нашем рационе.

Как и то, что мы выращивали в огороде и в теплицах за домом.

Тут откуда-то сбоку на дорожку вынырнула Лиззи в своем стареньком, до колен платье, хотя я давно уже перешила для нее несколько своих. Но сестра напрочь отказывалась их надевать, носила старые.

Ей было тринадцать, на шесть лет младше меня.

Говорят, в этом возрасте девичьи фигуры округляются, и в важных местах начинает расти то, что должно вырасти, но Лиззи решительно нарушала это правило. Она была невысокого роста, хотя и порядком вытянулась за прошлый год, но все еще оставалась слишком худенькой, даже хрупкой, несмотря на наши с Уной попытки ее откормить.

Льняные локоны спадали на спину с выступающими лопатками, выбившись из уложенных вокруг затылка кос – моя скромная попытка проявить сестринскую любовь. Но ленточки я повязала красиво, этого у меня было не отнять.

Серые глаза сестры смотрели на мир спокойно, даже созерцательно. Иногда мне даже казалось, что Лиззи знала то, что остальным невдомек.

Тайну.

Только вот она… молчала. Перестала разговаривать пять лет назад, после того как наши родители, а с ними почти треть жителей Ровердорма умерли во время страшной эпидемии красной лихорадки.

Болезнь заглянула почти в каждый дом в нашей округе. Пришла она и в «Поющую Иву», из-за чего леди и лорд Уилсоны отправились на небеса, а мы с Лиззи долгие недели провели на грани между жизнью и смертью.

Выходила нас старая тетушка Прим, которую лихорадка обошла стороной.

Именно тогда это со мной и произошло.

Чем именно эпидемия обернулась для Лиззи и почему, несмотря на старания магов и докторов, ей не становилось лучше, я не понимала. Возможно, мне нужно было начинать лечить сестру раньше, как только ей стало получше, но я этого не сделала, за что себя порядком корила.

Впрочем, когда я откручивала память на пять лет назад, вспоминая те ужасные дни, складывавшиеся в недели, а потом и в месяцы, мне становилось понятно, что я бы все равно ничем не смогла ей помочь.

Пусть моя собственная болезнь отступила, но несколько месяцев я пребывала словно в тумане. Едва помнила похороны родителей, на которые так и не явилась наша родня. Не только они – в маленькой часовне, а потом и на кладбище, почти никого не было. Только мы с тетей Прим и еще пара слуг, способных держаться на ногах.

Но это было мудрое решение, за которое я никого не осуждала. Ровердорм в те времена считался карантинной зоной, и лихорадка мало кого пощадила.

Но то, что наши родственники сделали потом… Тогда, когда я все еще была слаба и с трудом передвигалась по дому, натыкаясь на стены, а Лиззи лежала день за днем в кровати, отказываясь есть и уставившись в потолок…

В те дни, когда я боялась, что потеряю еще и ее, столичная родня лишила нас всего. Откуда-то взялись долговые расписки – фальшивые, нет никакого сомнения! – по которым Тобиас Уилсон, наш с Лиззи отец, задолжал огромные суммы своему младшему брату Персивалю.

В погашение этих долгов дяде отошли и наш дом в Ровердорме, и земли Уилсонов, которыми владела наша семья. Почти все, за исключением малой части, принадлежавшей тете Прим.

К тому же нашим с сестрой опекуном до замужества становился дядя, от которого мы с Лиззи оказались полностью зависимы. Этот самый дядя добрался еще и до наших счетов, лишив нас с сестрой всех средств к существованию.

У нас не осталось ничего – лишь небольшие сбережения тетушки Прим, которые быстро иссякли и ничем нам не помогли – ни поставить на ноги Лиззи, ни победить пронырливых юристов нашей столичной родни.

Я честно боролась, но – увы! – проиграла.

У столичных Уилсонов оказалось больше связей и денег, так что фальшивые расписки вступили в силу. Еще через несколько месяцев отменили карантинные меры, разрешив въезд в Ровердорм, и дядя с тетей явились в «Поющую Иву» собственными лживыми персонами.

Наша встреча была короткой – они прибыли всего лишь на несколько часов. Отказались выслушать меня и тетю Прим, заявив, что в доме мы остаемся исключительно из милости, так что нам стоит их еще за это поблагодарить.

После чего приказали слугам увезти из «Поющей Ивы» то, что посчитали ценным.

Мебель, правда, оставили, хоть на этом спасибо.

Перед отъездом они сообщили, что я и моя все еще не оправившаяся от болезни сестра в любой момент можем оказаться в одном из монастырских пансионатов, если мы, не дай Боги, поднимем шум или начнем искать справедливости. А тетушку они сдадут в богадельню.

На это тетя Прим усмехнулась, а я подумала, что не построена еще такая богадельня, которая могла бы удержать Примулу Уилсон в своих стенах.

Но так как они не звери, добавил дядя, чтобы обречь нас на столь ужасную судьбу, мы можем жить в этом доме под присмотром нашей тети, никуда не выезжая из Ровердорма.

Затем они укатили восвояси, оставив своего управляющего. Тот, правда, быстро спился, став завсегдатаем кабака в Ровердорме и канавы рядом с ним, где однажды и закончил свой земной путь.

Но я давно справлялась со всем сама, и эта ситуация устраивала обе стороны.

Даже пришедшее два года назад требование пересылать в столицу почти все деньги, полученные от арендаторов, оставляя себе и на содержание дома лишь сущие крохи, я тоже выполняла.