Юлия Эфф - Марой и хранители

– Как вас угораздило связаться с этими дураками? – сердито вопрошала Люсиль, позволяя ухаживать за собой.

Арман вопреки её предупреждающим гневным взглядам выбрался из купальни и подошёл, ревниво отодвинул Рене:

– Будь добр, оставь её! Я сам помогу, – взялся вытирать полотенцами мокрые девичьи волосы.

Рене пожал плечами, подобрал свои мокрые вещи, обувь, заметил бутылку, приготовленную в углу, отсалютовал ею Антуану:

– Это за моральный ущерб, – а с девушкой попрощался лёгким поклоном. – Благостной ночи, сирра Люсиль!

Выйдя в коридорный лабиринт, Рене закашлялся и чихнул дважды так, что эхо откликнулось под сводами. Последовавший за ним Ленуар иронично пожелал:

– Белого здравия!

Позади остались звуки возмущённого голоса Люсиль и извиняющийся бубнёж двоих весельчаков, чей план потерпел крах.

– Охранять будешь? – Рене шлёпал босыми ногами в мокрых нижних штанах неторопливо, наслаждаясь гусиной кожей, покрывшей тело от холода.

– Нет, конечно. Схожу за необручницами и вернусь. Вино у тебя есть, что ещё надо для остатка тёплого вечера, не так ли?

– Читаешь мои мысли, – Рене усмехнулся.

Так и дошли вдвоём до комнаты, перед носом инквизитора дверь захлопнулась:

– Извини, у меня не прибрано.

Бросил на пол мокрые вещи, пробормотал вслух:

– Дала бы уже огонька подсушиться… – прислушался к себе, чихнул: – Сама завтра жалеть будешь. Ну и ладно, обойдусь.

В полумраке комнаты, освещаемой единственной настенной лампой, снял мокрые подштанники и бросил в общую кучу у камина, нашёл спальные туфли рядом с кроватью, обул их и отправился к шкафу, но его дверцы оказались запечатанными магией. Хмыкнул:

– Точно жалеть будешь!

Осмотрел шкаф со всех сторон, хмыкнул снова, налёг сбоку на него и отодвинул. У шкафа отсутствовала задняя часть, а за ним обнаружилась двухстворчатая дверь. Рене засмеялся, снимая с вешалки один из костюмов и подбирая сумку:

– Будь у тебя побольше времени, ты бы тоже это заметила. Семейные апартаменты – символично, не находишь? Элоиза не случайно поселила тебя здесь. Это чтобы ты лучше охраняла её сыночка. Хотя теперь, я бы сказал, нужно охранять тебя… Надеюсь, ты не истеришь?.. Зато будешь знать, что печать нужна не только снаружи. Видишь, какой я добрый, сколько полезного тебе показал?

Рене одевался, разговаривая с невидимой собеседницей:

– А на счёт Предвестника не переживай: ещё не понятно, ты это или нет. Хотя твой инквизитор так подумал, иначе тебе не только браслеты бы надели, а в Лапеш ты поехала бы не к родственникам. Кстати, что там наша подружка пишет?

Рене откупорил бутылку и, делая глотки, полез в почтовый портал, достал оттуда записку от Жанетты, поднёс её к желтоватому пятну света, отбрасываемому лампой, и пробежался глазами, не забывая запивать новости:

– «Милый братец… скучаю…» – мур-мур – «…сопровождают…». Ну, жди дурной вести, если за тобой второй следят. Малыш Лоу теперь знает слабое место твоего серебристого, бить будет прицельно. Твоих бы дурней в Лапеш отправить, хотя знаю, что ты будешь против. Да-да, пусть здесь охраняют пустое место, угу.

Вернул записку в ящик, вытащил из сумки клинок, уселся с ним, не выпуская бутылки из рук, в кресло возле камина, который отбрасывал розовое пятно света:

– А вот это интересно. Ты там не истеришь ещё? – поставил бутылку на пол, вытащил клинок из ножен, рассмотрел узоры. – О! Ллафин 8 8 Ллафин – клинок (валл.) самого Белого Воина, давненько я про него ничего не слышал… Нет, это не родовой артефакт де Венеттов, думаю, к твоему деду попал по предопределению, но связь с твоей кровью всё же имеет, раз оказался у тебя. Я знаю только, что Белый Воин подарил его сиру Курсуню перед битвой на Валгофе. Пять веков назад его прибрали к рукам сначала инквизиторы, потом – пуритане, те использовали его в обрядах и, надо сказать, без особого успеха. А сегодня, надо же, я его держу…

Говорящий не скрывал удивления. Сделал глоток и ловко покрутил рукоять клинка в пальцах:

– Хотел бы я знать, жива ли древняя магия? Дашь доступ к Матушкиному свету – покажу. Иначе не сможешь им пользоваться, как оружием… Без магии он всё равно что столовый нож… Вот упрямая… На десяток мгновений! Что я успею сделать за это время по-твоему? Усыпить дохлый огонь в камине? Дай! А я тебе память руки подарю – сможешь ллафином даже рыбу ловить…

Что-то вдруг произошло – Рене довольно хмыкнул. Не вставая с кресла, он обхватил плотно рукоять – и по лезвию побежали сполохи света. Резкий бросок – и клинок плотно воткнулся в дверь, будто бы задумался, а через пару секунд проворно вернулся в ожидающую его протянутую руку:

– Это тебе не вилкой в гранолы тыкать! Сир Курсунь немало положил виердовских тварей, ллафин летал, как Матушкины взбесившиеся энджелы. Было красиво!.. Эх, сладкие времена битв…

Рене некоторое время задумчиво делал глотки, прислушиваясь к тому, как вкус вина распадается на букет и ласкает горло. Рядом в коридоре побубнили мужские голоса, стукнула дверь, закрываясь. За стенкой Арман с минуты две ходил по комнате, затем стало тихо, по-видимому, лёг спать. Рене извернулся, чтобы взглянуть на часы, с досадой рыкнул:

– Такую ночь твои дурни испортили! – поигрывая клинком, бормотал, не забывая прикладываться к бутылке. – И посмешнее шутки были, чего Матушка осерчала? Семь лет ни за что! За королевскую семейку простила… Слышишь, эй ты? Что-то в Лабассе происходит, а посмотреть не могу. Осталось одна благодарность, а за год здесь такое перемелется… Нужен четвёртый человек с благодарностью, ты сама ничего не сделаешь… Хы, даже глупая найла Элоиза нашла, за что сказать спасибо, – Рене засмеялся, – отблагодарить бы её надо! Кольцо будешь возвращать, передай ей, мол, Некромант кланяется и в благодарность хочет открыть ей имя женщины, которую она искала. Скажешь, далеко ходить не надо: это она сама… Ух!

Рене вдруг подпрыгнул в кресле, прислушался к ощущениям и заливисто засмеялся, закидывая голову на спинку кресла. Отставил бутылку и отложил клинок на пол, чтобы отдаться новому развлечению:

– Достойный финал дня! – не прекращая заливисто тихо смеяться, сказал он, – какой затейник этот твой Аргириус! М-м-м, приятно как… Теперь я понял, чего ты за столом танцевала… Слушай, если ты против… Или хочешь высыпаться по ночам… тебе нужно отказаться от третьей привязки… вслух скажешь, мол, даю разрешение на прикосновения к другим… Какой робкий! Есть своя прелесть в неопытных… А ему отправь письмо, напиши, пусть катится к своей милашке… Увидишь, как он обрадуется… весело будет…

Рене тяжело дышал, расстегнул сюртук у горла. Лёгкие смешки, как от щекотки, перемежались с довольным мычанием: