Изабель Стерлинг - Этот ковен не сломить

– Прости! – говорит подруга, опираясь на трость. Значит, сегодня у нее плохой день. Джемма никогда не жалуется, но передвигаться по школе, когда болит нога, наверняка сущее мучение. – Готова идти на ланч?

Бешеный пульс отказывается приходить в норму, но я киваю и следую за ней в столовую. За ланчем невольно смотрю на однокашников новыми глазами. Бентон легко маскировался и прятал свою сущность. Сколько еще Охотников рыщут по коридорам Салемской средней школы?

В столовой людно, шумно и… как-то чересчур. Скрипит обувь по грязному линолеуму. Грохочут стулья. Смех звенит в одном углу, льется в другом. Чувствую, что все буравят мне спину взглядами. Осуждают. Ждут, когда я сорвусь.

– Мне пора, – заявляю я Джемме, резко отодвигая стул.

– Но ты почти ничего не съела.

– Не хочется. Поговорим потом, ладно? – Выбрасываю несъеденное с тарелки и выскальзываю в коридор, торопясь сбежать из битком набитой подростками столовой. Ноги сами несут в художественную мастерскую, где у меня как раз следующий урок.

В помещении еще ни души, и я неуверенно переступаю порог. От химического запаха масляных красок и густого землистого аромата глины воспоминания текут рекой. Я ищу в шкафах акварельные краски и кисти, а в ушах звенит призрачный смех.

«Стало быть, ты не упала с кровати Вероники! – Голос Бентона эхом разносится по мастерской, хохот парня заполняет пустое пространство. – Как же ее предки вас не застукали?!»

Призрачному смеху Бентона вторит мой собственный, такой громкий, что от него болит сердце и становится трудно дышать.

«Родители не застукали, а вот братишка едва не засек! К счастью, мы не забыли запереть дверь!»

Я хватаю лист бумаги и заталкиваю воспоминания в глубину души. Мерзко, что Бентон был моим другом. Жаль, что я рассказывала ему о своих отношениях с Вероникой и мечте поступить в художественный колледж.

До чего же все отвратительно – ведь ему известно, что я влюблена в Морган.

Поверить не могу, что я настолько ему доверилась, настолько открылась.

Наконец звенит звонок, извещая о конце ланча. Игнорирую шарканье ног и устраиваюсь за самым ближним к окну столом. Пока работаю, солнце греет затылок. Я смачиваю бумагу, чтобы краски лучше ложились, и вращаю кисточкой в красной лунке.

Один за другим в мастерскую заходят одноклассники, наполняя комнату негромкой болтовней, а я веду красную волнистую линию к низу страницы, а затем выделяю ее участки золотым и оранжевым. Звенит второй звонок, учительница начинает занятие. Я не обращаю внимание на звуки. Скрипят стулья, шелестит бумага, грохочут ящики в шкафах. Я от всего отгораживаюсь. Меня тоже вниманием не удостаивают. Никто ко мне не подсаживается. И не спрашивает моего разрешения, чтобы утащить стулья к другому столу.

Единственный сосед – тающий образ «друга», который пытался меня убить.

Споласкиваю кисточку в стакане с водой, чтобы смыть краску. Подняв взгляд, я практически вижу Бентона: парень сидит напротив, рукава завернуты до локтей, пальцы погружены в глину.

«Мне украсить эту чашку розой или лилией? Как думаешь, Уолш?»

Бентон откидывается на спинку стула, переводит взгляд с бесформенного куска глины на полуготовую чашку, что стоит рядом. Не помню, который из цветков я выбрала. Последовал ли Холл моему совету или решил сделать по-своему?

Рука трясется, кисть дрожит, вырисовывающееся лицо Морган пересекает синяя черта. Я ругаюсь сквозь зубы. Прежде, когда магическая сила с готовностью отзывалась на зов, было бы соблазнительно исправить промах, используя энергию воды. В такой день, как сегодня, я, пожалуй, рискнула бы: никто, в принципе, ничего не увидит. А в нынешней ситуации? Когда обращение к магии, вероятно, спровоцирует взрыв невыносимой боли в спине? Я и пробовать не осмелюсь. Тем более, с другого конца стола мне улыбается призрачный Бентон. Глина исчезла. Вместо нее теперь масляная пастель, пачкающая пальцы парня разными цветами.

Громкий, резкий, реальный смех врывается в мысли, и призрачный Холл тает. У занятого девчонками стола стоит Нолан: он наклонился и опирается локтями на спинку свободного стула. Вот он убирает волосы с глаз, невольно поднимает взгляд и встречает мой. Улыбнувшись, наклоняется еще ниже, что-то шепчет девушкам – и они снова хохочут.

«Пусть ржут. Пусть пялятся». Сминаю испорченный рисунок и отодвигаю стул. Смех обрывается, когда я выбрасываю бумажный комок в мусорное ведро и промываю кисти. Кто-то оставил у раковины пустую втулку от бумажных полотенец, поэтому приходится искать на полках новый рулон.

В третьем шкафу я натыкаюсь на «ничейную» керамику. Впереди стоит чашка, красиво глазированная серо-белым. Сбоку на ней – розовая лилия, каждый лепесток вылеплен и раскрашен с большим старанием.

Я тянусь к чашке и обвожу пальцем острые края нежного цветка.

– Ханна! – Ко мне подходит миссис Паркер, учительница ИЗО, коренастая брюнетка со светлой кожей. В нашей школе она ведет все предметы, связанные с искусством, и мы знакомы почти четыре года. Миссис Паркер любит ярко одеваться, и сегодняшнее красно-золотое платье не исключение. Густые брови учительницы встревоженно подняты. – У тебя все в порядке?

Я держу чашку на ладонях, ощущая ее вес. Потом медленно обвожу пальцами контур изделия, в создание которого Бентон вложил столько труда.

– Зачем вы ее храните?

В глазах учительницы мелькает недоумение.

– Керамика осталась с прошлого года. Я подумала: попробую найти автора, если не получится – выброшу.

– Это его работа.

Миссис Паркер хлопает глазами раз, другой. И вдруг ее лицо перекашивается от ужаса: она догадывается, о ком я.

– Ой, Ханна, мне очень жаль!

Мои пальцы стискивают чашку, один из лепестков отламывается.

К нам лениво приближается Нолан.

– Работа Бентона? – Он проходит мимо миссис Паркер и тянется к поделке. – После суда она будет стоить целое состояние.

Чашка бьется, не успеваю я осознать намерение швырнуть ее на пол. Осколки разлетаются в разные стороны. Все взгляды устремляются на меня.

«Малейший промах может превратить из звезды в изгоя». Я знаю, что нужно извиниться. И сказать, что это случайность. Надо исправить ситуацию, пока снова не заработала фабрика слухов. Но я не могу. И не хочу.

– Бентон – монстр! – Мой голос, звенящий от избытка чувств, разносится по мастерской. – Иди куда подальше, если считаешь иначе!

В помещении воцаряется тишина. Время тянется до невозможного медленно. Миссис Паркер смотрит то на Нолана, то на меня. Наконец она энергично кивает – рассыпавшиеся по плечам кудри так и подскакивают.

– Ханна, на моих уроках подобные грубости запрещены, ясно?

– Да. Прошу прощения. – Прикусываю язык, чтобы не ляпнуть нечто такое, о чем пожалею.