Рейвен Кеннеди - Блик

Силюсь оттолкнуть мужчину и оторвать его руку от своей шеи. Порываюсь закричать сквозь прижимающиеся ко рту мужские пальцы, скрежещу зубами, намереваясь его укусить, но он лишь запихивает пальцы мне в рот и зажимает ими язык, так что я начинаю давиться.

В следующее мгновение слышу треск, а потом живот пронзает острая боль. Я кричу, когда с моего тела срезают рубашку, а следом за ней и длинную юбку вместе с чулками.

– Быстрее! Отдай мне нож! – шикает мужчина.

Я умру. Он перережет мне горло, а в голове только одна мысль: Мидас был прав.

Людям нельзя доверять.

Мужчина зажимает в руке мои волосы, к счастью, отпустив шею и рот, но я глотаю столь необходимый воздух, и мне не хватает дыхания, чтобы еще и кричать. Горло так болит, что вряд ли я вообще сумею издать хотя бы звук.

Он тянет меня за волосы, подвергая жутким мучениям, и выворачивает шею в сторону, а потом раздается жуткий скрежет, когда мужчина начинает резать мои густые золотистые локоны.

Меня, голую, швыряют вперед, кожа головы горит, а вся шея в синяках.

Когда срезают последнюю прядь, тело не выдерживает, и я безвольно падаю на землю, как брошенное на пол грязное белье. Я не могу встать, я в таком потрясении, что даже дышать не в состоянии.

Если они что-то и говорят мне, то я не слышу. Знаю лишь, что их шаги стихают, унося с собой грозные тени, а потом я остаюсь одна, свернувшись калачиком на краю пруда. Одна нога по щиколотку в холодной воде, а остальная часть тела утопает в траве, но я ничего не чувствую.

Не знаю, сколько я тут лежу, но мне страшно даже пошевелиться. Страшно встать и найти Мидаса. Я боюсь всего.

Но Мидас отыскивает меня. Совсем как тогда, в том переулке, он находит меня брошенной на земле под внимающей луной.

Я слышу, как он кричит мое имя, слышу, как он ругается. Затем он заключает меня в объятия и поднимает с земли, на которую капают мои слезы.

Я плачу, уткнувшись в его золотистую тунику; мои слезы падают ему на грудь – грудь, в которой все еще раздается биение, из которой продолжает литься для меня песнь.

Чувствую, как царапают щеки колючие, ломаные концы волос. Чувствую порез на животе, куда вонзился в кожу грязный клинок. Но сильнее всего я чувствую страх.

Мидас печется обо мне и ничего не говорит, хотя я знаю, что сейчас, должно быть, выгляжу омерзительно, а он злится, что я оставила палатку без его ведома. Он просто смывает с моей кожи зеленые пятна, очищает порез на животе и целует мокрые щеки.

Тем временем его прежние заявления становятся моей мантрой, которая ожесточает сердце, подкрепляет мои страхи, усиливает желание скрыться навсегда от этого мира.

Людям нельзя доверять.

Единственный человек, которому я могу доверять, – это он.

И я даю себе зарок, что отныне и впредь буду верить ему одному. Всегда буду во всем ему доверять, потому как он знает, что для меня лучше. Он всегда прав.

С меня хватит мерзости этого мира, и я хочу, чтобы он уберег меня от него.

От всего.

Меня будит легкое прикосновение шелковистых кончиков к припухшей щеке.

Открыв глаза, я вижу, как мои ленты вытягиваются, свиваются, медленно вокруг меня оборачиваются, словно проверяя, насколько они еще чувствительны. Я улыбаюсь их мягкому золотому свечению и тут же замечаю, что они выглядят и чувствуют себя гораздо лучше. На самом деле я могу ими двигать, даже не поморщившись.

Я осторожно сажусь, придерживая меха, потому что предрассветный утренний холод пронизывает до самых костей. Угли давно превратились в остывший пепел, и в палатке стало темно. Я вижу растянувшегося на мехах и скрытого в тени командира, который дышит тихо и ровно.

Неудивительно, что командир еще спит, ведь солнце пока не взошло. Но во время сна, без этой гнетущей силы, без сурового оскала… он кажется другим. Не таким грозным.

Ловлю себя на том, что рассматриваю его, изучаю ровные черты лица. Любопытно, какими бы оказались на ощупь серебристые чешуйки на его скулах, если бы я к ним притронулась? Интересно, больно ли ему так надолго прятать шипы под кожей или же он этого вовсе не чувствует?

Но больше всего меня волнует, какая магическая сила течет по его венам. Его могущество безгранично и безжалостно. Я это чувствую.

Похоже, его сила и есть та причина, почему король Ревингер орудует им как молотом. Да где вообще нашел его король? Как ему удается скрывать правду от подданных?

Неужели люди настолько довольствуются своим невежеством, что верят каждой лжи, которой он их пичкает, несмотря на правду, что они видят перед глазами? А может, дело не в невежестве. Может, причина всего лишь… в страхе. Они даже не хотят думать об ином выборе. Ведь это добавило бы им тревог, стало бы трудно засыпать по ночам.

Быть может, невежество не порок, а отсрочка. А отсрочка невежества – то, что я неоднократно делала и сама.

Командир Рип издает во сне низкий и рокочущий звук, похожий на далекое землетрясение, движение плит, которые я почти ощущаю под нетвердыми ногами.

Вчера вечером он ко мне не притронулся.

Даже пока я, выбившись из сил, спала, он ни разу не попытался воспользоваться случаем, даже не вставал со своей койки. Меня не посадили на цепь, за мной не следили и боль мне не причиняли. Рипа даже не волновало, что я могу что-нибудь ему сделать, пока он спит.

Став его пленницей… я получила то, чего не ждала. Это скорее игры разума, чем физическое принуждение. Вопросы, преследующие определенную цель, а не туманные угрозы.

Я ни на йоту им не верю.

Одна из лент вьется перед моим лицом, явно приказывая браться за дело. Я в шутку отбиваюсь от нее, осторожно привстаю с мехов и тихонько поднимаюсь на ноги.

Стоит мне встать, и я чувствую, как ноет тело, болит ушибленный бок, но плечо уже начало заживать, так что, похоже, мазь Ходжата действительно помогла. Тонизирующее средство тоже, несомненно, подсобило, поскольку чувствую я себя гораздо лучше вчерашнего, хотя боль еще ощущается.

Без меха я тут же замерзаю, кожа покрывается мурашками. Хотела бы я снова нырнуть в теплую койку, однако снимаю со столба платье и надеваю его через голову.

Я одеваюсь быстро и тихо при помощи лент. Мне становится гораздо спокойнее, что им стало намного лучше после всего одной ночи отдыха. Поглядывая одним глазком на командира, я надеваю чулки и ботинки, хватаю перчатки и натягиваю их почти до локтей, а потом набрасываю и пальто.

Заплетаю волосы в простую косу, наспех прячу в капюшоне и затем натягиваю его на голову. Ленты проскальзывают под пальто и оборачиваются вокруг торса свободными, но надежными петлями, утепляя еще одним слоем.