Пальмира Керлис - Университет Междумирья. Не говори мне, кто ты

– Ладно… – В холле этажа я решительно прильнула к Кеннету и уведомила со всей серьезностью: – Я готова!

– К чему?..

– Сбрасываться с небоскреба! Ты ж предлагал… Вчера, в Рибурге!

– Да без проблем… – Он поперхнулся. – Но позже.

Позже так позже. Я не привередливая. К тому же сначала хотелось увидеть живьем логово темного мага и осмотреться там как следует! На правах гостьи…

Нужная дверь была обычной и открылась по введенному коду. Я шагнула в темный коридор, зажегся свет. Хрустальной люстры… В лучах, похожих на солнечные, красиво витали пылинки, садясь на узорные обои с цветочками, доски паркета и бело-бежевую мебель. Э-э-э… Протерев для верности глаза, я прошла мимо колченогой вешалки и заглянула в комнату. Диван с подушками, плюшевый пуф, стол и комод из теплого дерева, шторы с ламбрекенами на окнах, вазы, лампы, ковры. Вот уж чего не ожидала увидеть… Эсмир находится во власти Икеи конца девяностых?! Выпуклый телевизор с видеомагнитофоном наверху практически проорали – ха, ну-ну. Что же это? Маленький музей имени Земли?..

– Осторожно, пыль залетит, – усмехнулся Кеннет.

Осознала, что стою с раскрытым ртом и отчаянно верчу головой. Аж закружилась! Или она и не переставала?..

– Твоей мамы квартира? – осенило меня.

– Была, – подтвердил он, запирая за нами дверь. – Результат острого приступа ностальгии.

Кажется, приступов ностальгии у нее не случалось давненько. Я смахнула с деревянной фигурки котика пыль и от души чихнула. В ушах зазвенело: дз-з-зинь, с полки съехал древний глянцевый журнал, подперев вазу, заполненную мутными стеклянными кругляшками. Тут явно несколько лет никто не живет. Ух ты, плюшевый совенок на подоконнике!

– Интересно у тебя дома, интересно, – цокнула я языком.

– А ну, не придирайся!

Кеннет запустил в меня подушкой с дивана, я мысленно увернулась. На самом деле нет – встретила ее плечом и сделала воинственное лицо с намеком на страшную мстю. Судя по ответному смешку, не особо получилось. Наверное, воинственные лица – совсем не мое…

– Если честно, – вдруг сказал он серьезно, – это в принципе единственное место, которое приходит в голову при слове «дом».

Оу. По мне мазнул отрешенный взгляд и уставился куда-то в окно. К груди подступила теплота, ужасно захотелось стиснуть его в объятиях. Вместо этого я подняла подушку и обняла ее. Оказалась мягкой, с пестро вышитым городом. Мюнхен! Так и было подписано. Августа Риттер немка, наверное. Круто ей, названия на местном языке вряд ли смущали!

Подушка оказалась очень обнимательной, и я немного увлеклась. Зарылась в нее носом, крупные стежки расплылись перед глазами цветными пятнами. Стойко тряхнув головой, я вспомнила, что не сказала кое-что важное. Очень-преочень, крайне важное.

– Теория рож-ж-ждения магии, – выговорила я. Шелан, кстати, мог бы свое творение и попроще назвать. – Я знаю, о чем она!

– Ну-ка, ну-ка, – отозвался Кеннет из-за комода, в котором самозабвенно рылся, – я весь внимание.

– Свет! – Я подняла палец вверх, подушка выпала. Ой. Пришлось сесть к ней на ковер, чтобы она не валялась одна. – Озарения, шторм… Это всё чувства его.

– Я всегда так и думал.

– Нет, ты не понимаешь… В чувствах вся суть! Во вдохновении, короче.

Я замолчала, силясь уловить собственную мысль за хвост. Близко, что-то было так близко… О, Кеннет. Возник передо мной, протягивая какую-то трубочку с дырочками, и сказал:

– Подуй, а?

Дудочка? Я подула и расстроилась – дудения не вышло, только щелчок какой-то. В электронном окошке сбоку высветилась циферка, от которой Кеннет недоверчиво хмыкнул.

– Лёна, а что ты в баре заказывала? – последовал странный вопрос, будто расшифровка того счета могла врать.

– Как что? Мороженое! Сначала голубое, потом три фиолетовых, затем розовое. Вку-у-усное.

– Угу. – Он стал еще озадаченнее. – То ли бармен халтурщик, то ли…

– Ты меня не слушаешь, – обиделась я. Делаю тут великие открытия, прямо вслух, а его всякая ерунда волнует. – Творчество…

Сотни идей, зуд нетерпения внутри и на кончиках пальцев, чувство приятного опустошения после. Мягкость податливой глины, мазки по песку, игра слов на бумаге. Что именно – без разницы, в общем-то. Главное – ключ, который открывает двери. Создает… нечто. Стихи, хаников, миры.

– Особое восприятие мира рождает магию! – выпалила я, надеясь, что сказанное мною звучит получше, чем шеланские метафоры. – Ну, как бы…

– Я понял, о чем ты.

Кеннет забросил трубочку на диван. Не сводя с меня задумчивого взгляда, уселся рядом на ковер и предупредил:

– Сейчас сделаю гадость. Но иначе не проверить.

Втянув голову в плечи, я вцепилась в подушку.

– Это было не мороженое, – шепнул он, – точнее, не совсем оно. Его там дай бог половина, а остальное… ну… порядком покрепче будет.

– То есть, – я сглотнула резко скопившуюся во рту приторную сладость, – я что, должна быть пьяна?

– Пьяна ты должна была быть на втором коктейле. А от пятого попросту в отключке.

Снова икнулось. Вспомнился странный привкус и головокружительные, бьющие в мозг пузырьки. Мама дорогая… Коктейли, блин. Да я же, по идее, вообще в ноль! Легкость разом схлынула, к горлу подкатила тошнота. Пространство взорвалось звездочками, закружилось – неистово быстро. Кеннет придержал меня за плечи, невесело вздохнув. Перед глазами потемнело, в висках стрельнуло болью. Ай… А потом весь мир навалился сверху, придавив, и все померкло.

Преследовала духота, сквозь редкие проблески сознания противно мутило, ужасно мешали лезущие в лицо пряди. Темнота крутилась, тряслась, что-то бесконечно падало и душило. Из сна выкинуло неожиданно – прямиком в реальность, с ее безжалостно громкими звуками. Пх-х-х да пх-х-х. Господи, это же мое собственное дыхание… Разлепить веки стоило неимоверных усилий, потолок качнулся и попытался на меня упасть, но потом вновь отдалился на безопасное расстояние. Поняла, что лежу на диване и на груди моей вздымается золотистая коробочка. Накопитель! Сплетенный на шее цепочками с резным треугольным амулетом. Я попыталась подцепить его пальцами, он выскользнул.

– Не трогай, – ласково велел откуда-то голос Кеннета, – скоро полегчает.

Прислушалась – кроме своего пыхтения расслышала тонкий гул. Кожу под накопителем чуточку покалывало, будто из ниоткуда обдувал отрезвляющий холодок. Я облизала пересохшие губы и прохрипела:

– Это что, какой-то артефакт для алкашей?..

– Но-но, – важно поправил склонившийся надо мной Кеннет, – для непредвиденных случаев неистового веселья. Хорошая штука, к вечеру сможешь по новой коктейли наворачивать!

Нет уж, я и обычного мороженого еще долго не захочу… Голова была свинцово-тяжелой, горло мучительно царапало каждым вдохом. Я привстала и закашлялась.