Вадим Кучеренко - Чужеземка. Рассказы о любви

– Что с ним? – спросила чужеземка у погонщика. Это было впервые, когда она обратилась к нему.

– Змея, – спокойно ответил юноша. – Его укусила Черная мамба.

Почти на сутки шакалы отстали от каравана. А светло-синие глаза чужеземки вдруг потемнели, словно она обдумывала какую-то мысль. И даже тень улыбки промелькнула на ее губах. Но эта перемена в настроении женщины почему-то не обрадовала погонщика верблюда. Наоборот, он счел это недобрым знаком. И обдумывал его весь день.

И он не удивился, когда той же ночью чужеземка обратилась к нему с просьбой.

– Мне нужна Черная мамба, – сказала она. – Ты сможешь поймать и принести мне ее, живую?

– Зачем? – спросил он, и густой румянец, неразличимый в темноте, обметал его смуглое лицо.

– Ты боишься? – спросила она, глаза ее блеснули презрением.

Юноша негодующе вскрикнул и убежал от костра в ночь.

Его не было долго. Перед рассветом, когда уже звезды исчезли с побледневшего неба, он пришел. В руке он держал крепко завязанный кожаный хурджин, в котором раньше была вода.

– Здесь Черная мамба, – коротко сказал он.

Глаза чужеземки радостно вспыхнули. Она протянула руку и не попросила, а приказала:

– Дай мне.

Юноша не знал, как ему поступить. Вдруг слезы потекли по его щекам, и, может быть, впервые в жизни, он узнал их соленый вкус.

– Нет, – сказал он.

И чужеземка, сразу сникнув, закрыло лицо хаиком и отвернулась от него. Она села возле догорающего костра. Юноша присел рядом с ней.

– Убей сначала меня, – просто сказал он. И протянул ей свой ханджар.

– Зачем мне твоя жизнь, – безразлично ответила она.

– Я знаю, что ты задумала, – сказал юноша. – Но ведь ты умрешь в неволе, рабыней.

Чужеземка не ответила, словно он перестал существовать для нее и его слова были лишь порывом ветра, развеивающего золу из потухшего костра по пустыне.

– Хочешь умереть свободной? – спросил он после долгого молчания. Ему потребовалось все его мужество, чтобы произнести эти слова.

Чужеземка вздрогнула, только тем и давая понять, что слушает его.

– Ночью мы сбежим, – сказал юноша, и его взгляд затуманился.

– Мы? – переспросила она удивленно.

– Да, – кивнул юноша. – Ты права, я тоже раб. Но я не хочу им быть.

Рассвело, и караван начал оживать. Закричали погонщики, поднялись на ноги верблюды, засвистела плеть, поднимая пленников.

– Когда? – оглянувшись, чтобы убедиться, что их не подслушивают, шепотом спросила чужеземка.

И он еще тише ответил:

– Сегодня.

И увидел ее благодарную улыбку.

Они ушли, когда предутренний, самый крепкий сон сморил даже часовых. Юноша, тихо ступая, вел верблюда, придерживая его за отвислые губы, чтобы тот не вздумал закричать, недовольный тем, что его подняли так рано. Чужеземка сидела между горбов, и в ее глазах отражался свет затухающих костров.

За ночь им предстояло уйти как можно дальше. Они могли скрыться от преследователей, затерявшись в бескрайних песках. Но в любом случае участь их была предопределена. Юный погонщик знал, что пустыня убивает вернее ятагана.

Верблюд, не прибавляя и не убавляя шага, шел до полудня. Уже много часов солнце слепило им глаза и иссушало тело. Но чужеземка за все это время не издала ни звука, ни стона. Когда ему самому стало невмоготу, юноша отвязал со спины верблюда бурдюк с водой и протянул его чужеземке.

– Пей сам, если ты ослаб, – очнувшись от своих раздумий, с презрением сказала она. – Но не предлагай мне.

Он выхватил свой ханджар и вонзил его в бурдюк. Вода пролилась в песок.

– Теперь ты свободна? – спросил он.

– Еще нет, – ответила она. – Но уже скоро.

– Неужели в твоем понимании свобода – это смерть? – настаивал он.

– Нет, – прошептала она. – Свобода – это жизнь, в которой ты волен поступать, как считаешь нужным, не спрашивая ни у кого позволения.

– Значит, мы свободны сейчас, – подумав над ее ответом, сказал юноша. – Мы сами выбрали свою смерть.

– Нет, – улыбнулась она печально. – Это смерть выбрала нас.

– Зачем же тогда..?

Юноша не договорил, но она поняла его и ответила:

– Позор горше смерти.

Закрыв лицо хаиком, она повелительным жестом приказала ему продолжить путь. Он пошел впереди верблюда, ведя его в поводу, и каждый новый бархан казался ему выше предыдущего.

Когда солнце, обессилев светить, упало за горизонт, верблюд отказался идти дальше, требуя отдыха. Он лег на песок, и сколько его ни пытался поднять юноша, только протестующе и жалобно кричал в отчет. Без верблюда в пустыне далеко не уйдешь, это понимала даже чужеземка, им поневоле пришлось дожидаться утра. Костра они не развели, огонь далеко виден в пустыне. Они легли, согреваясь о теплые бока верблюда. Каждый думал о сокровенном. Чужеземка – о своей далекой земле, юноша – о ней.

Едва взошло солнце, ночной холод сменила жара, которую усиливала нестерпимая жажда. Сухие губы потрескались и кровоточили, боль вызывало малейшее прикосновение к ним. Распухший шершавый язык, непроизвольно пытаясь смочить губы несуществующей влагой, приносил только новые страдания. За глоток воды для чужеземки юноша сейчас мог бы отдать все сокровища мира. И даже свой ханджар. Но он знал, что женщина с презрением отвергла бы его дар. Ее мужество придавало сил и ему.

Верблюд медленно взошел на вершину очередного бархана, когда чужеземка вдруг засмеялась и захлопала в ладоши.

– Сады! Сады! – закричала она хрипло. – Мы дошли!

Погонщик замер, верблюд остановился, и женщина, не удержавшись на его горбах, соскользнула на песок. Глаза ее опустели.

Юноша оглянулся кругом, но не увидел ничего, кроме пустыни. Мерцающий в знойной дымке песок сливался вдали с бесцветным небом, таким же пустым и безжизненным.

Он опустился рядом с чужеземкой и положил ее голову на свои колени. С тоской смотрел в ее незрячие глаза и знал, что если женщину сейчас не напоить, она умрет. И он останется один.

Юноша бережно опустил ее голову на песок, встал, подошел к верблюду. Тот всегда понимал хозяина без слов и сейчас, казалось, сам подставлял свою шею, в последний раз целуя его в плечо отвислыми губами.

Ханджар беззвучно вошел в его горло. Алый фонтан крови брызнул в небо и оросил пустыню. Юноша подставил под рану ладони. Его слезы смешивались с кровью и редкими крупными каплями падали на песок.

Горячая густая жидкость потекла в приоткрытые губы чужеземки, растеклась по ее лицу, шее. Женщина сделала непроизвольный глоток, ее глаза открылись, в них затеплилась жизнь. Миг – и она все поняла. Оттолкнула его руки и с ненавистью крикнула:

– Зачем? – И уже тише, почти шепотом: – Ты предал меня!

Юноша вскрикнул и закрыл свое лицо окровавленными руками, чтобы не видеть ее ненавидящий взгляд. Чужеземка встала и пошла, не оглядываясь. Он смотрел ей вслед, ждал призыва. Но она уходила все дальше, и не звала его за собой.