София Устинова - Враг мой: Сокол для Феникса

Остальных претендентов Любава и князь уже в расчёт не брали. Проку от них, как от петуха яиц.

Думу думали, перебирали, что да как. И так распереживался старый князь, что нет достойного жениха, что плохо ему сталось.

Сердцем занемог…

Гридень быстро князя уложил: подушки подбил, одеялом приткнул. А пока за водой и лекаркой бегал, Любава рядом сидела. С горя слезу пустила, ютясь на краю ложа, где почивал болезненный князь, и только вернулись прислужник Петруня и знахарка, с трепетом поцеловала батюшку в лоб и к себе в женскую половину дома поспешила.

Весь вечер ходила, как на иголках. Одной плохо думалось, да и мысль не самая приятная всё крепче оседала. Потому плюнула и челядине, Марфе, наказала подругу позвать – боярышню Боянку, несмотря на обиду, кою на Кольневу уже месяц вынашивала в душе… Долго не было ни той, ни другой, а когда явились, Любава дверь плотно прикрыла и огорошила обеих своим планом.

***

Княжна горько вздохнула – тревога никак не хотела отпускать душу.

Идти на поклон к Казимиру не хотелось, но другого не было выбора.

– Любава, что опять приуныла? – нарушил неутешительные думы тихий голос Боянки. Боярышня состояла в услужении и по совместительству была самой близкой подругой. До недавних пор…

– Глянула б я на твою радость, пришлось бы тебе за старика идти, – недовольно пробурчала Любава, оправляя складки на простецкой рубахе, с клетчатой понёвой в цвет тесёмки, удерживающей волосы. Идея ехать не в богатом обозе, а как скромная купеческая семья – пришла сама собой. Дорога дальняя, лежит через земли Ратмира, и, если до него дойдёт слух, что княжна едет, он не упустит шанса пленить, да против воли в жёны взять. А так… двумя телегами, с десяток дружинных тоже переодетых по-обычному, и тремя девицами. Глядишь, и не заметят обоза средь других путников-торгашей.

А что, такие часто ходят – торговые, купеческие. Добродько Некифоровича, старого вояку, снарядили батькой. Боянка и Любава, сестрами, а челядина – и есть прислужница.

А вот нянек Глафиру и Авдотью пришлось обмануть, да дома оставить. Телеги загодя снарядили, дружину вперёд отправили, а сами следом бросились, но по отдельности, дабы запутать и со следу сбить.

– Ежели б меня выдали за князя, мне б дела не было до его возраста, – бойко отозвалась Боянка, не разделяя мытарства княжны.

– Да? – с вызовом вскинула брови Любава и тотчас замерла. – Ах, да, тебе же плевать с кем, как и где, – всё же не сдержала язвительной обиды княжна.

– У-у-у, а ты всё желчь в себе вынашиваешь, – не менее ядовито отозвалась боярышня. – Как маленькая, ей богу, – скривила губы, и руки на груди сложила. – Сама на спор пошла, никто не неволил! – Напомнила строго.

– Неволить не неволил, но ты ж подруга мне… была… – задохнулась от негодования Любава.

– Для тебя, может, и была, – сузила зелёные глаза Боянка, – а мне ни один мужик не заменит подруги. И коль знала бы, что ты так… – запнулась на слове, – ни в жизнь не решилась бы охмурять Иванко.

Любава на миг отвернулась от боярышни, уперев взгляд в челядинку, которая сейчас мало чем отличалась от них с подругой. Та же скромная рубаха, понёва, тесьма и плетёная верёвка на талии. Лишь богатство оторочки красной нити выдаёт знатность подруг от прислужницы, да обувь. Кожаные мягкие сапожки супротив поршни грубой выделки.

– А ты чего притихла? – припечатала Марфу хмуро. Прислужница вздрогнула виновато, покраснев:

– Дык я… ж… что… – заминка на заминке: челядина в словах путалась.

– Небось, тоже под ним успела полежать? – голос дрогнул от скрытой угрозы.

Марфа испуганно всхлипнула:

– Что вы, что вы… – глазищи вытаращила да ладошками взмахнула, будто не отнекивалась, а птичка на взлёте.

– Забудь, – качнула устало головой Любава. – С тебя спрос-то какой? – запоздало поняла, что не с той требовала ответа. Челядинка бесправна, даже ежели не захочет – возьмут, а там голоси не голоси – делу не поможет.

В тугом молчании наболевшее пекло сильно, но верно молвила Боянка, как бы ни ругались, да ни обижались – ближе друг друга нет никого. Боярышня с детства рядом. И в проказах, и в учебе. Не осуждала, не обманывала, даже когда огребала по вине Любавы и без раздумий брала вину на себя. Так что она даже сестры роднее. А тут…

– Может и права ты, Боянка. Худа не будет от того брака…

– И я о том, – тотчас улыбнулась боярышня. – Казимир стар уже, – дельно рассудила. – Того глядишь, помрёт скоро. Тебе главное успеть окрепнуть в его землях, – в ее словах был здравый смысл. – Народ к себе расположить, да нового мужа присмотреть. Ведь какая бы умная ни была, бояре не дадут бабе править, – вздохнула с сожалением.

– И то верно, – взгрустнула пуще Любава, уже мыслями витая в непогожих облаках.

– А я, может, соблазню воеводу и замуж за него выйду! – весело заключила подруга, выискивая выгоду.

– А как же Иванко? – тотчас спохватилась Любава и, немного отогнув брезент, с тоской уставилась на красавца Митятича, чинно восседающего на коне близ повозки.

После того, как застала Иванко с подругой, не разговаривала с ним уже больше недели. Боль клокотала и жгла. Ревность душила. От обиды задыхалась. Не могла пока простить любимого – и на Боянку злилась, и на него, но остро ощущала, что ей не хватало их обоих. И в особенности его – его уверенности, спокойного голоса, мудрых советов, осторожных прикосновений.

Митятич поймал её взгляд и чуть виновато, тепло улыбнулся. Любава надменно отвернулась. Вот ещё, удумает, что она на него засмотрелась! Ничего подобного. Вовсе не смотрела… Просто случайно взор упал.

– И на него всё дуешься? – насмешливо блеснули зелёные глаза Боянки. – Ну подумаешь, переспал со мной, – рассуждала ровно, будто не о непристойности говорила, а о погоде, – так то чисто по дружбе, никакой любви! – заверила с такой простотой, что желание шарахнуть ей по голове чем-нибудь тяжёлым, закипело с новой силой.

А ещё прочь прогнать – от себя подальше. С глаз долой – из сердца вон! Обоих!.. Ну или только её!

– Забирай назад, – сладко потянулась боярышня, разминая косточки и выгибая спину, да так, что сверкнула ключицами в длинном вырезе холщовой рубахи под выцветшей красной понёвой. Любава только досадливо головой покачала. Была у подруги слабость – любо ей приковывать взгляды мужей разных, и в отличие от княжны, не отказываться от ухаживаний и «любви», даже если она была на разок. Любава не осуждала нравы Боянки, и время от времени охотно слушала рассказы о вольных поступках молодой боярышни. Наставления, советы и рассуждения. Бывало – хохотала в голос, порой – краснела до кончиков волос и нередко впадала в ступор от красочных откровений. Она жадно запоминала и мечтала когда-нибудь применить в жизнь уроки подруги.