Диана Хант - Йагиня. Тайный дар

Глядя на ее вздрагивающие плечи, на всю позу, выражавшую боль, раскаянье, утрату и все же некоторое облегчение, мне стало жаль эту молодую дуру. Присев на край кровати, я притянула ее к себе, одновременно протягивая служанке мешочек с успокаивающими травами, показывая жестами, что содержимое следует заварить и подать сюда.

– Ну, милая, все позади, – пробормотала я. А потом не выдержала: – Неужто, подгадала, что муж по делам поехал и решила мертвое дитя родить и похоронить, пока его нет?

– Не-е-ет… – протянула, всхлипывая молодая женщина, – Я не хотела убивать ребенка. Я знала, что за ним… отец придет! Я выпила микстуру, ускоряющую роды, вдруг муж раньше времени вернется…

– Так эту микстуру, милая, можно пить только по совету доктора или повитухи, когда роды уже начались, а не когда до них еще месяц.

– Две недели… – прорыдала женщина, поправляя меня.

– Ну, две недели, – сказала я, пожимая плечами.

Успокаивающий отвар сделал свое дело, и женка главы понемногу приходит в себя.

– Я же… Я же с ним хотела уехать…

– Куда? В поселение?

Она кивнула.

– Так это, знаешь ли, не значило бы, что ты его хоть раз в жизни увидела, – женщина опять зашлась в отчаянных рыданиях, – Ты лучше подумай, что мужу скажешь, как объяснишь, где ребенок?

Вместо хозяйки ответила одна из ее служанок – тучная пожилая женщина с сурово поджатыми губами. Такая, судя по хмурому и испуганному – испуганному не за себя, за свою молодую хозяйку, взгляду, предана госпоже до смерти, но и относится к ней с определенным покровительством:

– Какой ребенок, сударыня Стефанида? Эта дурища живот весь срок бинтовала, три месяца с мужем в одной постели не спала, мол, нехорошо ей, а потом и вовсе отправила за каким-то капризом, крэмом из толконьего жира, в эту, как ее, Виернию – к лешему на кулички. Вона, месяц уже нет.

– Да, милая, – заметила я. – Ты – стратег. И ты собралась от такого золотого мужика в поселение женок песиглавцев?

Та кивнула.

– Вот что, – добавила я строгости в голос. – Не дури. Или ты ради той ночи с песиглавцем не только от всего здесь, но и от ребеночка своего откажешься? И от рода своего?

– От рода!

Глаза женщины сверкнули неприкрытой злобой.

– От какого рода? От голытьбы этой, которая меня в женки главе продала? Которые сейчас сыром в масле катаются?! От этого рода? Или от отродья мужниного, один в один на отца своего похожего?! Да лучше за песиглавцем на край света…

Голос ее сорвался.

Я вздохнула. Что тут скажешь.

Но глава-то не виноват. Он, похоже, искренне любит свою молодую женку, вон, и к близости не принуждал, и за кремом этим поехал… И ребенок ее не виноват.

И даже песиглавец, который тому только пять хвилин назад ушел отсюда с сыном этой женщины на руках… Тоже не виноват.

О повадках этого племени знает и стар, и млад, так что барышня сознательно пошла на то, на что пошла. песиглавцы никогда не берут себе жен, и к женщине относятся как к домашней скотине.

Но с другой стороны – они ведь никому своих жизненных принципов не навязывают, а что крадут девок и женщин… Слыхала я, как эти самые, украденные, в одной рубахе и босиком бегут за конем, на котором сидит потенциальный жених и голосят дурниной. Тут уж хочешь – не хочешь, а похищать приходится… Впрочем, здесь мне больше нечего делать. Женке главы – своего ума не вставишь.

– Ты уже можешь вставать, милая, – сказала я ей. – Песиглавца сложно рожать, но восстанавливаешься всегда за считанные хвилины. Ты вот что, пойди завтра в богомольню, да зажги свечи светлой Макоши и Дидилии. Да Припекало, который защищает от супружеской неверности, хорошо помолись, девка. Может, боги тебя и помилуют – дадут доброты сердцу, а голове – ума. Без ума да без доброты сложно жить на свете…

Выйдя за ворота дома главы и уже собираясь сесть в экипаж, привезший сюда, чью дверцу открыл передо мной усатый кучер, обнаружила, что меня ждет сюрприз.

Со словами: «Любезный, мне с госпожой Йагиней по пути» в экипаж лихо запрыгнул княжеский чародей, оказывается, все это время дожидавшийся меня у калитки.

Не успела я как следует возмутиться, как экипаж уже тронулся по улочкам Штольграда, и за плотно закрытыми занавесками замелькали полоски забрезжившего начала*. (* Начало – синоним зорьки, зари. Разговорное выражение в славянских деревнях)

Хмуро и исподлобья, я уже более внимательно, чем в момент нашей первой встречи рассмотрела треклятого чародея, которого, похоже, ничуть не смутил тяжелый, и хотелось бы, чтобы неприятный – что я, зря старалась – взгляд старухи.

Щеголеватый костюм, цилиндр, трость с серебряной головой оскалившейся обезьяны, с настоящими сапфирами вместо глаз, начищенные до блеска ботинки… Весь этот антураж не мог сбить меня, потомственную Йагиню, с толку.

Взглянув на сидящего напротив молодого человека истинным зрением, опять увидела мощнейшую, внушительных размеров ауру оранжевого цвета, принадлежащую, без сомнения боевику. Прищурилась – или мне показалось, или он Посвященный? Нет, не вижу, защита стоит…

Интересно, зачем ему скрывать свою силу?

Думает, испугаюсь?

Не на ту напал!

Скользнула взглядом по лицу – и оказалась на дне светло-голубых глаз, опушенных черными, как смоль, и длинными, точно стрелы, ресницами. Вот на что, скажите мне, мужику такое богатство?

Черная же прядь волос, выбившаяся из-под модной шляпы, спадает на лоб и я порадовалась, что нахожусь под личиной. Резкие, но все же привлекательные черты лица, несколько более длинный, чем принятый за канон красоты, нос, вытянутый овал, упрямый раздвоенный подбородок…

Что и говорить, рядом с таким обычная деревенская девушка почувствовала бы себя в лучшем случае курицей рядом с павлином, в худшем – и вовсе маленьким и незаметным воробьем. Собственно, деревенская девушка и почувствовала. Как хорошо все-таки, что лицо закрыто личиной!

– Сударыня…

– Стефанида, аль память отказала? – нарочито нахмурившись, прогудела я.

– Да нет, не отказала, – усмехнулся этот наглец, обнажив ровные белые зубы, что только добавило ему привлекательности. – Просто подумал, раз уж мы наедине, может, представитесь настоящим именем?

И что прикажете делать?

Впрочем, сама знаю что: как бы то ни было, нужно стоять на своем, делая вид, что не понимаешь, о чем тебе толкуют. Известное правило женщин любого возраста, любой расы, любого народа, рода и племени, если что.

– Не понимаю, милок, о чем ты говоришь, – нагло заявила я, уставившись на этого императорского наглеца.

А что? Считал личину, и что дальше? Лицо-то мое надежно скрыто, а кто сказал, что баба Стефанида не может вот так просто, из придури бабской на работу личину надевать? Может у нее прыщ на носу вскочил или ячмень на глазу? Ну ладно, ладно, перегнула палку. Все-таки о Йагине речь. Но тем не менее!