Рита Галис - Невеста палача

При жизни Верея часто бранилась с мужем, и Дарина оказывалась тому частым свидетелем. Неоднократно слыша в споре родителей своё имя, девочка догадывалась, что причиной ссор являлась именно она, но мать отрицала очевидный факт, если дочка спрашивала её об этом напрямую.

Однажды женщина, при очередной ссоре так кричала, доказывая мужу истинную правоту, что охрипла до немоты. В тот день Угрим пришёл домой поздним вечером, пьяным, едва держась на ногах. Он ввалился в дверь, схватил Верею левой рукой под локоть, правой отвесил пощёчину с такой силой, что у несчастной запрокинулась голова, при этом ни произнес, ни слова.

Перепуганная Верея разрыдалась, потом стала кричать, мол, ты что творишь, окаянный, какой леший тебе дорогу перешел. Угрим же, повернувшись к забившейся в угол Дарине, рявкнул:

– Пшла на двор, ни то убью!

Девочка шмыгнула из угла в дверь, но убегая, слышала отчетливо слова Угрима, так втиснувшиеся в память, что она не забудет их до самой последней минуты жизни.

– Нарожала тут всяких, – рычал муж Верее, – а я хочу нормально, по-людски, и получу, сейчас получу…

Позже подобное повторялось неоднократно, но женщина не беременела. Когда, в очередной раз, пьяным вернувшись домой, Угрим напал на жену, та не выдержала, и, кинувшись на улицу, побежала по дороге в неведомом направлении. Вечер стоял холодный, дождь лил как из ведра, но Верея домой не вернулась даже под утро. Проспавшись, мужик отправился на поиски затираненной жены, и нашел её всю вымокшую, замёрзшую на берегу реки Волхов. Женщина сидела на земле, прижав к груди, согнутые в коленях ноги, голову склонив, не шевелясь и практически не дыша. Угрим остановился в нескольких шагах от жены, не решаясь подойти ближе, сердце его сжалось от страха перед тем, что Верея уже мертва. Вот так села ночью на землю и застыла, тело задеревенело, не упало, и сидит ныне склонившись. Но женщина тяжело вздохнула, слегка дрогнула, что послужило причиной Угриму тут же броситься к ней, подхватить на руки, не чувствуя сопротивления. Ослабевшая, измотанная жена, просто не имела сил, чтобы дать отпор, и когда муж принёс её домой, положил на печную постель, она лишь взглянула на него, закрыла глаза и крепко заснула уже не чувствуя того, как её раздели, обтёрли, и завернули в тёплое одеяло. Ночью у Вереи поднялся сильный жар, она стонала, ворочалась, иногда кричала. Маленькая Дарина подбегала к матери, хватала её за руки и, не переставая, плакала. Угрим, наблюдая за мрачной картиной, поднимался из-за стола, за которым сидел с кружкой браги, шагал к плачущему ребёнку, хватал за шиворот как котёнка, и оттаскивал на жесткую неприятно шуршащую «перину» со словами: «Хватит нюнить, спи!». Но девочка, полежав немного, снова бежала к матери, пока, в конце концов, окончательно забралась к ней на «постель», сложив голову на живот женщины, и заснув в изнеможении.

Когда малышка Дарина проснулась, на дворе зарождалась заря. Мать её лежала теперь неподвижно, тихо, белая кожа на лице напоминала первый выпавший снег. В один момент к девочке пришло страшное понимание чего-то непоправимого, жуткого, сердце гулко ухнуло, тело задрожало, на лбу выступил холодный пот, по спине пробежали неприятные мурашки. Она обвила глазами комнату, увидела дремлющего за столом отца, снова повернулась к матери и тихо позвала: «Мама!», но ответом послужила лишь тишина. Закричав в отчаянии, схватила ледяные руки матери, запричитала над ней, разбудив отца. Тот сорвался с места, подбежал ближе, замер на месте, осознав, что непоправимое все же случилось. Верея умерла от лихорадки в ту роковую ночь после непреднамеренного побега от издевательств мужа.

Когда женщину хоронили, Дарина стояла молча, слезы иссякли, но чувство безнадежности и тоски по материнскому теплу продолжало преследовать ее и поныне.

Теперь, лежа под открытым звездным небом, перебирая мучительные воспоминания, она чувствовала себя по-прежнему одинокой, обделенной любовью, теплом, лаской, но слезы так и не появлялись на глазах.

Ночь пролетела мимолётно, несмотря на то, что Дарина заснула лишь под утро. Разбудил девушку лёгкий ветерок, нежно играющий с локонами, цвета созревших пшеничных колосьев. Она взглянула небесно-лазурными глазами в сторону села и сморщила носик, сознавая, что пришёл новый трудный день. Сначала необходимо как-то сладить с отцом, вернувшись домой, а уж остальное само собой сложится.

Потянувшись, шурша сухой травой, девушка выбралась из мягкого стога сена, и побрела в сторону села, задевая босыми ногами распустившиеся одуванчики. Утренняя прохлада приятно прикасалась к нежной девичьей коже, и постепенно, ставшая привычной тревога немного утихла. Но, вернувшись домой, отца она не застала, и то что Угрим в такую рань покинул дом не предвещало ничего хорошего. Невольный страх вновь охватил девушку, предчувствие надвигающейся беды неприятно защекотало нервы. В попытке заглушить тревожные мысли, она принялась за домашнюю работу, не замечая, как стремительно понеслось вперёд время.

Несколько часов спустя, выметя пол, натаскав с улицы дров, растопив печь, девушка, отодвинув заслонку, вынимала из печного устья приготовленную пшеничную кашу, приятный аромат истомившегося в жару блюда, соблазняя, пощекотал ноздри. Глубоко вдохнув аппетитный запах, девушка сглотнула набежавшую в рот слюну, но твердо решила не есть сама, дождаться отца. Угрим обычно всегда приходил к обеду, где бы ни пропадал и как рано не уходил из дому. Но сегодня, когда солнце уже стояло в зените, его всё ещё не было. Дарина заволновалась, понимая, что с отцом могло случиться несчастье. Пусть он плохо к ней относится, бранит без повода, выгоняет на улицу на ночь глядя, это не причина, чтобы забыть то немногое хорошее, что случалось ему делать для неё. Она по-своему всё же любила отца, в глубине души надеясь, что придёт время, и он осознает неправоту, станет добрее, ласковее, прекратит напиваться, и они заживут счастливо, как полагается родителю и ребёнку.

Когда солнце уже силилось скрыться за горизонтом, голод и тревога Дарины сравнялись с собой по силе. Она всё-таки решила съесть немного каши, и отправиться на поиски отца. Взяв деревянную ложку, зачерпнула горстку уже остывшей пшеничной массы, положила в рот и чуть не замурлыкала от небывалого удовольствия, взорвавшегося яркими эмоциями в оголодавшем теле. Голодный предел оказался настолько велик, что обычно просто вкусная каша, теперь казалась нектаром богов. Быстро прожевав, девушка отправила в рот ещё пару ложек каши, глянула в окно. На улице стремительно вечерело, стоило поторопиться. Оставив кашу на печном шестке, Дарина направилась к двери, и только протянула к ней руку, как та распахнулась, на пороге показался Угрим. Увидев вернувшегося отца, девушка почувствовала необычайное облегчение, но тут же забеспокоилась, заметив за его спиной тёмный силуэт огромного незнакомца.