Виктория Мальцева - Вспомни меня. Книга 1

Когда мы прибегаем к ручью – уже втроём с Умником и Рыжей – Цыплёнок едва способна понять наши вопросы – всё её тело покрыто алыми пятнами, практически на глазах превращающимися в малиновые.

– Это аллергическая реакция, – констатирует Рыжая. – И похоже, сильная.

Умник кладёт руку себе на лоб и выдаёт протяжное «У-у-у» – как будто хоронит уже кого-то, Рыжая отступает на полшага назад. Я припоминаю, что такое аллергическая реакция – это не должно быть заразно, но в режиме выживания лучше принять меры предосторожности.

Спустя ещё минут десять у Цыплёнка появляется отдышка, а через час мы видим первые судороги.

– Ей крышка. Без медицинских препаратов мы ничего не сделаем, – с прискорбием сообщает Рыжая.

В ней есть определённая доля чёрствости – это я уже успела понять, но сейчас ей так же тяжело быть свидетелем нелепой смерти, как и нам с Умником.

– Предположим, что мы – часть эксперимента, – рассуждаю вслух. – Пусть у него разные цели, но все они объединены словом «социальный». В таком случае, наша смерть не является целью, она может быть только побочным эффектом. Поместив нас в суровые условия выживания, они должны были позаботиться дать шанс тем, у кого есть смертельно опасные заболевания. То есть, если, к примеру, у человека астма или больное сердце – у него должны быть при себе лекарства, снимающие приступ. Это как… уравнять его шансы на выживание и борьбу за место в социуме с остальными.

– Если бы это было так, ещё пару часов назад над нами кружил бы вертолёт с командой спасателей.

– И весь эксперимент сорван? Двадцати людям стёрли память, представляешь объём работы?

– Это не хирургическое вмешательство – ни у кого нет шрамов на черепе.

– Даже если использовали гипноз, не думаю, что это так просто.

– И сьто? Про медикаменты? Продолжай! – напоминает мне Умник.

– Про медикаменты… у неё должно быть что-то с тобой. При себе.

– Может быть, – соглашается, наконец, Рыжая. – Обыщите её.

– Я? – вытягивает лицо Умник.

В общем, мне становится очевидным, что обыскивать подругу придётся самой.

В течение всего последнего часа Рыжая восседает, скрестив ноги, в двух метрах от нас – на всякий случай, чтобы не заразиться. Умник всё это время гладит больную по голове, по мягким цыплячьим волосам. А я стараюсь не спрашивать себя, в чём моя проблема? По крайней мере, не сейчас. Я заставляла себя хотя бы взять подругу за руку, но так и не смогла. Потом мне пришло в голову, что за все последние дни я ни к кому другому не прикасалась. Ни разу. Мне это неприятно.

И сейчас дотрагиваться до тела подруги – биосистемы, выделяющей тепло, мочу и фекалии, а также слюну и иное… – мне противно до такой степени, что я закрываю глаза и думаю о холодной воде в заводи.

В её карманах ничего нет.

– Посмотри бельё, – командует Рыжая.

– Бельё давай ты! – рявкаю я в ответ, да так, что та аж деланно откидывает голову и спину назад.

– Полегче, эй!

Я пробую докричаться до сознания Цыплёнка, но оно какое-то невменяемое. То есть, оно как бы есть, она даже иногда открывает глаза, но словно не слышит ничего.

И я представляю себе, как мы её хороним. Как вырываем большущую яму на берегу, как Главный вместе с Ленноном укладывают туда её тело, как Умник говорит слова прощания. В моих глазах появляется вода, в носу щиплет, и на этой волне я лезу в её бюстгальтер. Он сделан из кружевной ткани – очень красивый, в отличие от моего. Но ни в какой его части нет потайного кармана, ничего из того, мы надеялись найти.

Трусы… их практически нет. Тоже кружево, но здесь его ещё меньше, чем в районе груди.

– А у неё секси-обмундирование, – комментирует Рыжая. – Умник, хватит пялиться!

– Она умирает! – с возмущением напоминает тот.

И я с ним согласна: как можно думать о чём-то ещё, кроме как спасти человека, когда он явно отдаёт богу душу?

– Да ладно, может, ещё очухается. Штанины проверяли?

– Штанины? – переспрашиваю.

– Да. Низ джинсов у неё посмотри какой широкий. На её месте, если бы я что и хотела спрятать, то положила бы это туда.

Она права. Штанины закатаны и держатся не сами по себе, а при помощи хлястиков на кнопках. При этом они настолько широкие, что при желании там можно было бы спрятать не только таблетку, но и целую аптеку.

В правой мы находим кольцо. В левой – то, что искали. Только, это не таблетка. Это два шприца и две пластиковые капсулы.

– Я думаю, это оно, – Умник практически вырывает находку у меня из рук.

– А если нет? А если это что-то другое? Наркотик, например? Очень похоже, – Рыжая даже приближается к нам, нарушив собственные принципы, чтобы рассмотреть капсулу поближе.

– Да… осень похоше на наркотик, – кивает Умник.

– Но у нас нет альтернатив. Либо мы вкалываем это сейчас, и оно поможет, либо она в любом случае умрёт.

Мой взгляд на вещи простой – нужно действовать.

– А если нет? – снова вносит сомнения Рыжая. – Что если это наркотик, и ты сейчас введёшь ей слишком большую дозу? Тогда она гарантированно умрёт. А аллергическая реакция не всегда фатальна, она ещё может отойти. Вот, смотрите, и дергаться уже перестала.

– Наркотики не бывают в капсюлах!

Умник раздражён. Он явно не верит в версию наркотика.

– Мы теряем время, – говорю я. – Если это лекарство, она должна принять его вовремя, иначе и оно не поможет.

Умник надламывает капсулу и набирает полный шприц.

– Вот, – протягивает мне. – Коли.

От вида маленького шприца в моей руке я покрываюсь мурашками. Потом меня бросает в жар, и на мгновение я даже задумываюсь, не может ли и у меня быть аллергической реакции?

– Коли! – приводит меня в чувство Рыжая. – Если она не очухается после этого, мы будем наверняка знать, что во второй капсуле кайф! – подмигивает.

Ну, у каждого свои недостатки, думаю. Мне вот ещё нужно понять, что ещё кроме отвращения к чужим телам и прикосновениям, прячется в моей голове.

Я ввожу иглу в её вену вод наклоном, постепенно выдавливаю из шприца лекарство. Аккуратно вынимаю и кладу на траву. Шприц нужно во что-то завернуть, в широкий лист, например, где-то спрятать, лучше закопать. Откуда в моей голове это желание – сейчас раздумывать некогда.

– Ну, теперь ясно, кто из нас медсестра, – снова подначивает меня Рыжая. – Я вот, например, понятия не имела, куда это засовывать и как.

Действительно. Когда мне поручили сделать инъекцию, я даже не задумалась о том, как это делается.

– Может, я врач? – спрашиваю себя вслух.

– На врача ты по возрасту не тянешь.

– Сколько мне… ну, на твой взгляд?

– Лет…семнадцать– восемнадцать. Ну, в крайнем случае, девятнадцать. Но не больше.

– В семнадсять она не может быть медсесьрой. В восемнадцать и девятнадцать тоже. А есьли это сосиальный эксперимент, то все мы – совершеннолетние. Её кто-то научил. Кто-то… из близких.